Когда они занялись любовью во второй раз, Пим произнес ее имя, а потом женщина, лежавшая рядом, заметила, медленно гладя его грудь:

— А ведь ты ее любил, — и в голосе слышалась легкая печаль. Глаза у женщины были круглые, зрачки — расширенные. Она вздохнула, тихий звук на краю Солнечной системы. — Я думала, может, нам…

Цифры опять падали, история его жизни — нарратив Пима отсчитывался по числу подписчиков в любой момент. Нарратив Пима шел во всем космосе — неужели и улетающие в кораблях Исхода, и обитатели чужих планет с неизвестными названиями — неужели и они следили?

Пим не знал. Ему было все равно. Он встал в темноте, оделся, вышел в ночь Брошенного, когда женщина заснула.

В эту минуту Пим решил отыскать ее.

Так странно снова вернуться в систему Плутона. А Гидра — самый странный из миров… Брошенный, ссадина на Шэрон, позади, Гидра еще дальше и холодна, так холодна… Драконья Нора, и Пим в гостях у дракона.

Когда он вспоминает время на Брошенном, в пятьдесят шестом — или это был пятьдесят седьмой? — году нарратива Пима, все путается. Это нижняя точка его жизни. Пим оставил Брошенный сразу после нападения, решив отыскать ее, — но он делал это несколько раз и никогда не…

Драконья Нора — это целая луна, заселенная миллионом живых тел с единым разумом.

Вьетнамские куклы массового производства далеких земных фабрик, доставленные сюда той же «Гел Блонг Мота», которой Пим летал еще ребенком, тысячи, десятки тысяч и, наконец, миллионы кукол, управляемых единым интеллектом, мозгом дракона, — рабочие муравьи, ползающие по лунной поверхности, вгрызающиеся в ее шкуру, превращающие ее в… во что?

Никто не знает.

Дракон — из Других, один из бесчисленных интеллектов, разработанных на цифровых Площадках Разведения, строки кода, размножающиеся и мутирующие, сливающиеся и расходящиеся миллиардами и миллиардами циклов. Говорят, что дракон — один из кораблей Исхода, теперь покинутый, но почему это случилось, неизвестно. Гидра — его мир — его местообитание? Произведение чужого, концептуального искусства? Никто не знает, а дракон не говорит.

Однако Пим гость, а дракон гостеприимен.

Тело Пима в хорошем состоянии, но дракон обещает его улучшить. Пим лежит в одном из отсеков, охваченный коконом-держателем, а крохотные насекомые ползают по нему, раскусывая и надрывая, сшивая и переделывая. Иногда у Пима возникает ощущение, что дракон одинок. Или, может быть, хочет, чтоб другие увидели его мир, и потому пригласил Пима, чьи показатели впечатляюще выросли ко времени высадки на Гидре.

«Гел Блонг Мота» доставила его сюда из Галилеевой Республики медленным, полным досуга полетом, а капитаном ее была Джой, и они с Пимом делились вином и рассказами и смотрели в космос, а однажды занялись любовью, медленно и неспешно, как старые друзья.

«Почему ты никогда не прилетал к ней?»

Вопрос звучит в его мозгу, пока Пим висит в теплых объятьях кокона. На Гидре очень тихо, куклы драконова тела почти не шумят, перемещаясь по своим делам — какими бы они ни были. Пим думает о вопросе Джой, но сознает, что ответа нет и никогда не существовало. Случались другие женщины, другие места, но никогда…

Самый интимный момент его жизни: словно они вдвоем стали центром всей вселенной, и ничто больше не имело значения, только они, и когда они целуются, когда сбрасывают одежду, когда касаются друг друга неуклюжими, нетерпеливыми пальцами, за ними следит вселенная, следит за изумительным слиянием двух тел, двух душ. Их сливающиеся колонки доходят до миллиарда и продолжают тянуться вверх. Такого больше никогда не будет, думает он, слыша ее, ощущая губы на его шее, и он думает: она права, больше никогда…

Ступая детскими ножками по широкому простору восстановленного парка в сердце города, укутанного в иглоподобные башни горнодобывающих компаний, Пим смеется, радуясь, когда руки взрослых подхватывают его и подбрасывают. «Моя детка. — говорит мама, и прижимает его еще крепче, и целует его (эти странные цифры в уголках глаз все бегут и меняются — теперь он привык к ним, не обращает на них внимания), — у тебя в два раза больше времени на все. Будущее ждет тебя…»

И Пим счастлив, обхватив руками мамину шею, а будущее — это блистающая дорога в уме Пима, длинная бесконечная дорога белого света, посередине которой шагает Пим, и конца ей не видно, и он снова смеется и выворачивается, чтоб убежать к прудам, где большие зеленые ящерицы греются на солнце.

В Драконьей Норе, в муравейнике, входы в который поднимаются над поверхностью Гидры, словно вулканические горы, в коконах его старого друга дракона, Пим говорит:

— Не уверен, старина, что ты сможешь снова починить меня, — и закрывает глаза; кокон словно мягкий вьетнамский шелк на его коже.

Дракон мурлычет вокруг, тысячи его тел снуют по сложному переплетению тоннелей. Число подписчиков поднимается до пятидесяти миллионов, и Пим думает: «Они хотят увидеть, как я умру».

Он ворочается в коконе, а дракон бормочет успокаивающие слова, утратившие смысл. Пим пробует вспомнить лицо мамы, вкус ягод на марсианской ферме, дождь из дождевальных генераторов Ганимеда или объятия женщины с Брошенного, но ничто не задерживается, ничто больше не остается в его разуме. Где-то все это существует, даже сейчас его уходящие чувства транслируются и накапливаются — но это, с пугающей ясностью понимает Пим, и есть близящееся прекращение нарратива Пима, и его пронизывает ужас. «Дракон!» — кричит он, и тогда что-то прохладное касается его шеи и вливает облегчение.

Пим плывет в дремотном полусне, убаюканный ритмичным покачиванием кокона. Запах, аромат, по которому он тоскует, нежный и свежий, словно ба… какая-то трава? Пим цепляется за память, глаза приоткрываются от усилия, но все бесполезно, больше ничего, кроме слабого, тревожащего сожаления, и в конце концов Пим отпускает его. Девушка, которая…

Что-то было?

Он же никогда…

Наконец Пим снова закрывает глаза, и постепенно истинная тьма возрождается, странная и незнакомая даль: даже безостановочно бегущие числа на краю зрения, прежде всегда бывшие тут, меркнут — это так странно, что он засмеялся бы, если б мог.

Он шагает по давно знакомым улицам того, сорок третьего года нарратива Пима, ища ее в запахе старых воспоминаний. Ее там нет, но внезапно, пока он идет под куполом, в вечно бушующей буре, он переполняется надеждой: будут другие места, другие времена, и там, где-то в Солнечной системе, когда-нибудь в нарративе Пима, он снова отыщет ее.

Следующий рассказ со стремительно разворачивающимся сюжетом повествует о строителе, получившем травму во время несчастного случая на орбите Юпитера. Ему предстоит не только поправить здоровье, но и столкнуться с уникальными проблемами и преимуществами в процессе смены вида.

Пэт Кэдиган родилась в городе Шенектеди, штат Нью-Йорк, но в настоящее время вместе с семьей проживает в Лондоне. Свой первый рассказ она опубликовала в 1980 году и с тех пор считается одним из лучших писателей своего поколения. Ее рассказ «Переход симпатичного парня» («Pretty Boy Crossover») попал в число лучших научно-фантастических историй восьмидесятых, а рассказ «Ангел» («Angel») вошел в число номинантов премий «Хьюго», «Небьюла» и Всемирной премии фэнтези (мало кто получал подобное внимание критиков).