К черту изображать «Дрю». Тот вряд ли знал бы. А Дрю — знал.

— Вон там. — Он указал на основание ближайшего пилона. — Хотя тот, что вон в той стороне, не сильно дальше.

Обитатели Луны-II были не единственными, кому в затемнение прибывало работы. К Резо это тоже относилось, особенно в первое затемнение, когда самый крупный из трех горных пиков загораживал солнечный свет на полных тридцать семь часов. Ко второму затемнению большая часть склонных буянить уже пропивала свои зарплаты, а к третьему оставались на ногах только самые стойкие. Но первое? «Это как вечер пятницы на стероидах. — объяснил Рез Целии, когда та в первый раз присоединилась к нему в его выход в свет перед затемнением. — А у нас и обычные пересменки тяжело проходят».

Следовательно, накануне затемнения выпускать пар Резу не удавалось. Для этого время придет после. А «до» предназначалось для отдыха. Хотя, возможно, на сей раз он выбрал неправильный его вид.

— Не приняла бы тебя за балетомана, — заметила Целия, когда они нашли свои места.

— Ты бывала когда-нибудь?

— Один раз. На «Лебедином озере», кажется. Это ведь его на каждое Рождество показывают?

— Нет, ты про «Щелкунчик». Только не у нас. Классика в низком тяготении не смотрится, разве что заприхватить всю сцену. Земной балет весь строится на противостоянии тяжести. Пуанты, прыжки, поддержки, все такое. Если пытаться это изображать здесь, выходит нелепо, потому что тут каждый так может, толку-то? Наш более… гимнастический.

— В каком смысле?

Эту конкретную постановку он и раньше видел. История потери, тоски, всего, брошенного навсегда в погоне за неуловимым сокровищем, — тема многих произведений в изобразительном искусстве и музыке на Луне, на самом деле. Впечатляющие аккорды в миноре, всегда словно готовые через несколько тактов разрешиться в мажор, но так и не достигающие его. Ответ любителей изящного на пьяные куплеты, которыми пытались упиваться за этой чертой, так сильно тянувшей к себе и так многого требовавшей. Всем ли границам это присуще? Рез не настолько хорошо знал историю. Когда-то переплыть океан было решением более окончательным, чем сейчас — отправиться в космос. Но Луна — не просто новый континент. Здесь нет ничего, кроме того, что ты принесешь с собой… или создашь.

Вроде лунного балета.

— Видишь на сцене паркет в шашечку?

— Ну да…

— Так вот, темные клетки — это прихватки. На светлых действует лунная гравитация. Первые используют, чтобы притягиваться, вторые — чтобы отталкиваться.

В некоторых постановках прихватки ставили по стенам до самого потолка. Земной балет не только противостоял тяжести. Он строился на занятии пространства. Танцовщики вскидывали головы, разводили плечи, выгибали руки в страстных, величественных позах. Лунный балет строился на занятии пространства целиком — в обоих смыслах.

— Лучшие исполнители проводят вниз головой немалую часть времени, — заметил Рез. — Сальто очень популярны.

— И помоги им бог, если наткнутся на прихватку?

Он фыркнул:

— Называется «лунный нырок». Не самый удачный ход. Но тебе на самом деле не очень интересно, да?

Она пожала плечами.

— Если интересно тебе, мне тоже.

Ему внезапно стало неуютно.

— Не стоит.

Она внимательно посмотрела на него, потом сменила тему:

— Нашел ты моего псола?

— Возможно. А что?

— Да я просто за него волнуюсь.

— Него?

— Ха! Это же «он», так?

— Есть такая вероятность.

— Вероятность, как же! Но — он в безопасности? Такие ребята… не стоило бы ему попадаться не тем людям на глаза.

Она поколебалась, глянув на него снова.

— Арти, зачем мы это делаем?

— Делаем что? Смотрим балет?

— Нет. Все остальное. Ты, я, разговоры эти. Давно мы уже так топчемся на месте? Я не вечно буду в витрине висеть.

— Тебе не нравится балет?

— Нет, у тебя не выйдет так выкручиваться! — Глаза ее вспыхнули. — Мы подходим друг другу. Нам хорошо. И потом ты меня отталкиваешь. Вот как сейчас. Почему? Чего ты так боишься?

— Ну, ты женщина впечатляющая…

— Хватит уже этого! Какого черта с тобой творится?

Рез попытался встретиться с ней взглядом. И отвернулся. Как самый виновный из виноватых преступников. Попытался снова и сдался. Они общались два года, но он — всегда сквозь ширму напускной самоуверенности и флирта. Показывал маску, а не лицо.

— У меня была дочь.

— Была?

— Да.

— Она умерла?

— Нет.

И потом — рассказ. Тайна, которую он двадцать лет никому не выдавал — не думал, что выдаст, — вырвалась у него, пока не заиграла музыка, подчеркивая потерю, и тоску, и недостижимое сокровище, к которому незачем стремиться, потому что важнее всего — оставаться здесь, и ради этого ты готов продать душу… снова. И вот тогда он наклонился к ней, понизил голос и осмелился произнести то, о чем боялся спрашивать у себя самого:

— Что, если я снова так поступлю? С тобой?

Дыхание Целии обожгло ему ухо.

— Не сможешь. Потому что я никогда не попрошу тебя вернуться на Землю. Здесь… твое место.

Затем начался балет, и стало не до разговоров.

После танцпола на теле Сары поблескивал пот, а ее золотые волосы расцвечивали синие, алые и зеленые диоды синторкестра «Чё-та». Дрю взял ее под руку, чтобы проводить к столу, выпить и передохнуть.

Завтра затемнение. Тридцать семь часов убирать пыль, стараясь довести до ста процентов эффективности как можно больше панелей, прежде чем вернется Солнце и разогреет главную решетку настолько, что не спасут лучшие скафандры. Самое жаркое время месяца, потому что каждая очищенная панель — это, насколько мог прикинуть Дрю, тысяча семьсот кредитов в промбанке Луны-ТК. Можно подумать, «Дрю», который не получил степень магистра делового администрирования, смог бы такое посчитать.

Он устал. Устал притворяться. Если он не мог довериться Саре — кому он вообще сможет когда-нибудь доверять?

Она, похоже, уловила его настроение. Миг назад она готова была его поцеловать. Сейчас — отстранилась, позволив отвести себя к столику.

— Знаешь, ты настоящая загадка, — заметила она.

— В смысле?

— То хитер, как лиса, то туп, как пробка. Ну вот на прошлой неделе: ты смотришь на солнце и прикидываешь время затемнения до минут — и тут же не удивляешься, что мог ответить на вопрос, просто заглянув в сеть. И ты чертовски хорошо танцуешь. Я, в общем, провела на вечеринках больше, чем хотела бы признавать. Так бывает, когда почти всю жизнь обитаешь в местах вроде здешних. Я знаю разницу между «потискаться на танцполе» и настоящим танцем. Ты пытаешься это скрыть, но когда-то учился. Точно знаю, потому что и меня Лум отдавал на уроки.

— Лум?

— Ну понятно, ты не знаешь. Он вроде тебя: то чудо, а то дурак. Он мой отец. Полагаю, тебе он не сказал об этом. Джейнс — имя мамы. Долгая история. И Лум постоянно пытается меня с кем-нибудь свести. Обычно с дебилами. Доброжелательными, но все равно дебилами. Так что… кто ты такой? Ты прикидываешься тупым, но только прикидываешься. На случай, если тебе интересно, — тупые парни женщин не впечатляют. По крайней мере, меня.

Дрю рассмеялся, хотя сам понял, насколько неестественно.

— Я начал догадываться.

Он обвел глазами бар. Поймал взгляд бледного, горбоносого мужчины, внезапно заинтересовавшегося чем-то в меню. Наверное, ничего страшного. Наверное, просто заглядывался на Сару. Но инстинкты Дикого Билла вдруг забили тревогу.

— Давай выйдем на воздух.

Они переместились во дворик. Незнакомец остался. «Ложная тревога, — подумал Дрю. — Ты в безопасности. Расслабься. Они не смогут следовать за тобой, даже если узнают, где ты. Миграционная служба возьмет их прежде, чем они попытаются сесть на челнок».

«Чуть не попался», — подумал Бо. когда цель и женщина вышли. Две недели ушло, чтобы его найти, а он чуть не облажался. Но кто бы мог подумать. что парень запихнет передатчик от комбинезона под обивку сиденья в поезде? Бо чуть дыру не проглядел на проклятой каталке, прежде чем догадался, что зайчик не находится в бесконечном поиске работы. А потом вся Луна-II отказалась с ним разговаривать, и он никак не мог добиться сотрудничества, потому что здесь нет тихого места для приятной приватной беседы.