— Вы имеете в виду ценил как артефакт, как искусно произведенный предмет? Или как документ ради его духовного содержимого?

— Какой из этих вариантов больше в его духе, как по-твоему? — спросила настоятельница Еше Яргаг. Она явно мне сочувствовала.

— Оба. Но если я должна сделать выбор, то второй вариант. Когда Далай- лама писал, он дистиллировал чистый эликсир из мутной жижи.

Монахи воззрились на меня, как будто я нейтрализовала серное зловоние, окропив розовой водой. Я почувствовала себя бессовестной.

С нечитаемой хмурой гримасой Панчен-лама сказал:

— Ты выбрала правильно. А теперь мы хотим, чтобы ты указала книгу, которую Сакья больше всего ценил за ее содержимое.

Я пересмотрела заново все названия. В названии книги на французском встретились слова «мудрость» и «ребенок». Когда я взяла ее, Ченрезиг громко вдохнул, почти как человек. Бездумно я подняла эту книгу.

— Вот она. «Мудрость ребенка, ребячливость мудрости».

Как и раньше, пять посетителей посовещались между собой, и Ченрезиг вернул книги в сумку, а сумку отдал монаху, который убрал ее в сторону.

Далее я выбирала между посохами и парой сандалий, ориентируясь на реакции обезьяны, и выбрала лучше, чем была вправе ожидать. Собственно говоря, я выбрала те и только те предметы, которые подтвердили меня как преемницу Далай-ламы — и не важно, что я девочка.

Килкхор высказал похвалу моей точности, но Панчен-лама пробормотал:

— Это так, и все же…

— В чем дело? — спросил Килкхор. — Вам обязательно нужен мальчик- тибетец?

— Нет, Иэн, — сказал лама. — Но что именно в этом ребенке делает ее особенной? Где чудо?

Ах да. Еще один важный критерий для определения кандидата в Далай- ламы — экзаменаторы должны ощутить в нем нечто чудесное. Или в ней.

— Ее потрясающие результаты?

— Это не чудо, Иэн.

— Но вы даже не совещались между собой по этому поводу.

Иэн обвел рукой остальных святых людей, плавающих в воздухе в тени флюоресцирующего борта «Якспресса».

— Друзья мои, — обратился к ним Панчен-лама, — что скажете?

— Нет чуда в том, что девочка правильно выбрала предметы, — сказал высокий и тощий монах средних лет. — Ее короткая жизнь пересеклась с жизнью его святейшества.

— Ну и ну! — сказала настоятельница Яргаг. — Я поддерживаю ее кандидатуру.

Трое оставшихся монахов воздержались от суждения, и мне пришлось признать — для себя хотя бы, если не вслух перед лицом комиссии по утверждению, — что они во многом правы. Ведь на самом деле я основывала свои ответы на ужимках монастырской макаки, которая инстинктивно чувствительна к перепадам настроения людей-хозяев.

К счастью, я понравилась обезьяне. Понятия не имею почему.

Маски прочь! Мне не нужны были титул и власть, чтобы они придали особый вкус моей жизни. Я хотела спать в своей капсуле и проснуться, будучи старше, выучившись во сне на специалиста по животноводству, с техником Карен Брин Бонфис-Брасвелл в качестве наставницы и несколькими ровесниками в качестве товарищей-соучеников.

Панчен-лама развернулся из своей позы лотоса и завис в воздухе с опущенными ногами.

— Благодарим вас, мисс, что уделили нам время. Жаль, что мы не можем…

Он замолк, потому что в этот момент Ченрезиг в несколько гребков пересек разделяющее нас пространство, бросился ко мне в объятия и обхватил за шею. Все были изумлены, а Панчен-лама так и вовсе потрясен. Монахи стали растирать плечи, словно у них кожа покрылась мурашками — не то от восторга, не то от ужаса.

— Вот ваше чудо, — сказала настоятельница Яргаг.

— Нандо, — покачал головой лама. «Нет».

— Наоборот, — отозвалась настоятельница Яргаг. — Ченрезиг принадлежал Сакья Гьяцо, и никогда за всю свою продленную сном жизнь он не обнимал ребенка, человека не азиатского происхождения или женщину, даже меня.

— Нандо, — повторил Панчен-лама. Видно было, что он рассержен.

— Рха, — сказал другой монах. — «Да». Ом мани падме хум. «Славим жемчужину в цветке лотоса». Ки ки со со лха лха гьяло. «Хвала богам».

Я поцеловала Ченрезига в мордочку в белых пятнышках. Он тихо поскуливал, свернувшись, как младенец, на моих уже уставших руках.

— Катехизис: Почему мы странствуем?

В возрасте семи лет я научилась этому катехизису от Ларри. Килкхор часто заставлял меня повторять его, чтобы удостовериться, что я не стану вероотступницей и не откажусь от своих долгосрочных обязанностей. Иногда приходил капитан Ксао Сонгда, китаец, который принял тибетский буддизм и отправился через северную Индию, Кейптаун, ЮАР, Буэнос-Айрес и Гавайи в Вэшн-Айленд, штат Вашингтон. Капитан Ксао своим присутствием умерял буйный блеск Ларри и уравновешивал сухую методичность Килкхора.

— Почему мы странствуем? — спрашивал кто-то из них.

— Чтобы исполнить, — отвечала я, — взятые на себя обязательства Свободной Федерации Тибета и продвинуть каждую душу из числа душ, пребывающих в аду, через восемь нижних царств ввысь, к состоянию будды.

Считая снизу вверх, эти царства населяют: 1) адские существа, 2) голодные духи, 3) неразумные животные, 4) гневные сущности, 5) человеческие существа, 6) полубоги или демоны, 7) адепты Будды, 8) будды, достигшие личного совершенства, и 9) бодхисатвы, которые посвятили себя служению другим — душам, находящимся в нижних царствах.

— С какого царства начали путь вы, ваше святейшество на испытательном сроке?

— С царства смертных человеческих существ, смятенных духом, но наделенных волей.

— Как Далай-лама в обучении, к какому царству вы поднялись?

— К царству адептов Ченрезига. Ом мани падме хум! Я жалкое обезьянье подобие Будды.

— Из какого заточения обещаете вы нас вывести?

— Из Страны снегов, что осталась там, на Земле. Из Тибета окруженного, захваченного и порабощенного.

— Взамен жестоко утраченной родины к какой новой земле вы обязуетесь вести нас?

— К Стране снегов на Гуге Неизведанной, где всем нам предстоит потрудиться, чтобы вновь обрести свободу.

В этой части катехизиса речь идет о залогах и обязательствах. Другие части кратко рисуют историю нашего угнетения: гибель нашей экономики; разрушение наших монастырей; подчинение нашей нации чужеземным хищникам; заимствование наших духовных формул для целей наживы и войны; гибель нашей культуры в утробе шакалов; и изоляция нашего государства ото всех, кто не по нраву угнетателям. В конечном итоге сопротивляться полному разрыву всех связей и отношений могли лишь высочайшие из горных вершин. Те, кто совершал кору, паломничество вокруг священной горы Кайлас, часто недопонимали или вовсе не понимали духовный смысл своего путешествия. И все равно священная гора, окружающие ее земли и разреженный воздух оказывали животворящий эффект, заставляя паломников обмирать от восторга и благоговения.

Наконец тибетцы и сочувствующие им поняли, что захватчики никогда не уйдут. Их вторжение, грабежи и насильственная смена власти не оставили тибетцам иных путей, кроме смерти или изгнания.

— И что тогда сделала Свободная Федерация Тибета? — спрашивал меня Ларри, или Килкхор, или Ксао.

— Попросила ООН принять хартию о строительстве межпланетного корабля. Но мы все боялись, что Китай наложит вето на проект в Совете Безопасности.

— Что произошло на самом деле?

— Китай поддержал инициативу.

— Каким образом?

— Они сделали взнос в общий сбор средств на постройку корабля с двигателями на антиматерии второго поколения, способного развивать скорость в одну пятую световой, и на комплектацию его экипажем.

— Почему Китай взялся участвовать в проекте, противоречащем позиции страны в вопросе, который ее власти считали внутренним делом? Инициатива явно шла вразрез с усилиями Китая подавить Тибет и насадить там свой криптокапиталистический материализм.