Килкхор, который когда-то носил фамилию Дэвис, родился через шестнадцать лет после начала нашего полета, его папа и мама были канадского происхождения, техники, принявшие желтую веру тибетских буддистов в городе Калгари, провинция Альберта, за десяток лет до постройки нашего межпланетного корабля. Хотя хронологически возраст Килкхора — он просит меня называть его именно так — ближе к шестидесяти, он выглядит вполовину моложе. И у него множество поклонниц среди женской части призраков отсека «Кхам».

Старпом Нима от него в восторге. (Слушайте, даже я от него в восторге.) Но она придерживается целибата и нарушит обет, только если на Гуге возникнет необходимость в рождении детей. При условии, что она еще не потеряет способности к деторождению. В этих обстоятельствах, я полагаю, Килкхор ляжет с ней.

Признаюсь в своем невежестве. Хотя Ларри учил меня тибетскому языку, я не сообразила, что «килкхор» означает то же самое, что «мандала», пока мой телохранитель сам мне не сказал. Единственное, чем я могу себя извинить, — соображением, что дословно «килкхор» значит «центр круга», а на пространных объяснениях Ларри часто экономит. (Чтобы улучшить здоровье своего «смертного вместилища», Ларри провел почти четыре из последних шести лет в урсидормизиновой дреме. Я навещаю его каждые две недели в хранилище капсул в отсеке «Амдо», но эти визиты вежливости из благих намерений больше похожи на скучную рутину, чем на приятное времяпрепровождение.) А еще слово «килкхор» для меня больше похоже на боевой клич, чем на утверждение о физической и душевной гармонии.

В любом случае Килкхор мне очень полезен — и как телохранитель, и как наставник. Ларри, мама и папа проводят много времени в своих капсулах для сна, а Килкхор — монах, владеющий тайцзицюань, — держит подальше от меня убийцу или убийц Сакья Гьяцо. если подобные негодяи вообще существуют на корабле. (Я стала сомневаться в этом.) Он также научил меня многому, касающемуся истории, культуры, религии, политики, вычислений, астрофизики и астрономии, что пропустил Ларри из-за долгого пребывания в гибернации. А еще он отстаивает меня перед монахами, монахинями и йогами «Юцанга», которым вовсе не понравилось, что меня назвали преемницей Сакья Гьяцо без их участия.

Поскольку Панчен-лама, который нынче всем заправляет в «Юцанге», не допускает меня туда, Килкхор ходатайствовал о том, чтобы монахи высоких рангов посетили меня в «Кхаме». Панчен-ламе пришлось согласиться, чтобы не выглядеть фанатиком или самодуром. Печально (или нет), однако мой пол, мое этническое происхождение и (важнее всего) тот факт, что я родилась за пять лет до того, как двадцать первый Далай- лама умер, — все свидетельствует не в пользу моей кандидатуры. Я и сама сомневаюсь в себе. Еще я боюсь, что религиозные фанатики постараются изъять меня из рассмотрения не аргументацией, а физически, так что я закончу жизнь в руках не врагов института Далай-лам, а его сторонников.

Сами по себе эти страхи уже бросают тень сомнения на верность выбора советником Ти меня как безусловного духовного преемника Сакья Гьяцо.

На прошлой неделе у меня состоялась встреча с группой монахов, среди которых была одна монахиня. Встреча произошла в ангаре отсека «Кхам». Из своих монастырей в отсеке «Юцанг» они принесли шерстяную накидку, войлочную сумку, три посоха, три пары сандалий и обезьяну с белой мордочкой. Обезьяну один из монахов прямо на ходу кормил сероватой кашицей из детской бутылочки.

В ангаре никогда не включают искусственную гравитацию, потому что там висит наш спускаемый аппарат в обширном гамаке из пластиковых кабелей, а люди бывают редко. Поэтому мы все двигались по воздуху. Мы подлетели к огороженной площадке близ носа спускаемого аппарата. Свободная Федерация тибетских странников дала ему имя «Ченрезиг» в честь ученика Будды, который в облике обезьяны стал прародителем первых тибетцев. (Каждого нового Далай-ламу сразу же начинают считать последней инкарнацией Ченрезига.) Нос спускаемого аппарата расписан яркими геометрическими узорами, и на нем нарисована мультяшная голова мудрой обезьяны в очках и клювообразной желтой шапке. Несмотря на изображение обезьяны, все на корабле называют спускаемый аппарат «Як-экспресс», сокращенно «Якспресс».

После чопорного обмена приветствиями прибывшие монахи высокого ранга — в их числе почтенный Панчен-лама Лхундруб Гелек и Еше Яргаг, настоятельница единственного женского монастыря в «Юцанге», — прикрепили предметы, которые они принесли с собой, к столбу в центре нашего кружка. (Вот вам и килкхор.) Затем мы все зависли в позе лотоса, держа руки на коленях ладонями кверху. Я принялась рассматривать вещи, стараясь не переводить глаза на обезьяну со светлой шерстью, которая цеплялась за Панчен-ламу и выглядела ужасно озабоченной. Мне предстояло по молекулярным вибрациям и легчайшим телесным подсказкам — подергиваниям, морганию, сопению — определить нужные вещи. То, что эти люди хотят, чтобы я выбрала… или не хотят, сообразно их предубеждениям.

— Некоторые из этих вещей принадлежали Сакья Гьяцо, — сообщил Панчен-лама. — Нужно выбрать лишь те, которые он считал действительно своими. Разумеется, он мало что в своей жизни рассматривал как собственность. Можете осмотреть любую из них, мисс Брасвелл.

Мне понравилось, как имя, данное мне при рождении (хоть бы и предваряемое формальным «мисс»), прозвучало в ангаре, пусть даже оно маркировало меня самозванкой, а то и открытым врагом тибетского буддизма. По правую руку от меня Килкхор прикрыл веки, советуя мне сделать выбор. Хорошо же! (Мне не нужно было самой плыть за вещами.)

— Накидка, — сказала я.

Затхлый запах шерсти и древних растительных красок сказал мне все, что я хотела знать. Я вспомнила эти запахи и яркие цвета накидки. Мне было четыре года, когда Далай-лама посетил детский сад в «Амдо». Его визит походил на пришествие серафима или инопланетянина — каковым он и был, учитывая наш статус межзвездных странников. Судя по всему, никто из здесь присутствующих не сопровождал его в тот раз. Никто не вспомнил, как Далай- лама подоткнул свою накидку, чтобы встретиться с обычной малышней.

Обезьяна — японская большая макака (Мисаса fuscata) — выплыла в центр нашего кружка, отцепила сложенную накидку и бросила Панчен-ламе. Монах оставил накидку при себе. Беспокойная макака зависла в воздухе рядом с ним. На животном была надета набедренная повязка, что-то вроде подгузника. Обезьяна скорчила мне гримасу, то ли одобряя меня, то ли обвиняя.

— Продолжай, — велел Лхундруб Гелек. — Выбери следующий предмет. Я бросила взгляд на Килкхора, и он снова прикрыл глаза.

— Могу я посмотреть, что в сумке? — спросила я.

Панчен-лама отдал команду макаке. Я думаю, технику Бонфис в начале нашего путешествия такая зверушка понравилась бы. Обезьяна подгребла к сумке, прицепленной к столбу, схватила ее за верхнюю часть и приволокла ко мне.

Покопавшись в сумке, я вытащила пять тоненьких книжиц, каких уже практически не делают, и рассмотрела все. Одна на английском, другие на тибетском, на французском, на хинди и последняя (я так сейчас думаю) на эсперанто. Во всяком случае, я опознала алфавиты и язык, если и не поняла, о чем там говорится. Книги были связаны вместе шнурком для ботинок. Когда они стали уплывать, я схватила ближайший конец шнурка и вернула книги обратно.

— Их написал его святейшество?

— Да, — ответил Панчен-лама, и мне показалось, что я прошла очередной тест. Он добавил: — Которую из пяти Сакья ценил больше всех?

Грязный трюк! Они хотят, чтобы я прочла не только несколько трудных языков, но и мысли отсутствующего Далай-ламы?