Фёдор знал: добром это не кончится. Да и сам Годунов всего опасается и бегает гадать к волхвам. Как хотелось надеяться Фёдору, что в последний момент Бог не допустит, чтобы скипетр взял проныра лукавый! Но, судя по рассказу Сицкого, все смирились с происходящим, и всех привёл в смирение Иов. Видно, это имел в виду Сапега, когда говорил: «Живи, как можешь, если нельзя, как хочется». А что означает это «как можешь», видно теперь. Но это ещё лишь начало. Ему, Фёдору, не отсидеться в загородном дворце. Годунов его везде достанет. И ждёт его ссылка или тюрьма. Вот чем закончились мечты о царствии: избранием Годунова и отверженностью его, Фёдора.

   — «Русский царь Фёдор Микитич Романов», — язвительно произнёс он некоторое время спустя.

«Хорошо ещё, что догадался спрятать этот портрет. Авось детям и внукам моим любопытно будет посмотреть на мою парсуну», — думал Фёдор, стараясь привести свои мысли в порядок.

Портрет сохранился и был обнаружен в Коломенском дворце по прошествии многих лет, когда на русском троне прочно утвердились Романовы.

Многие годы дожидался Годунов этого вожделенного часа — своего избрания на царство — и потому не хотел быть умолённым скоро. Патриарх Иов, ставший его угодником, затевал то один, то другой крестный ход к Новодевичьему монастырю, где отказник укрылся со своей сестрой, царицей Ириной, ныне монахиней Александрой. Только на Масленицу, 26 февраля 1598 года, Годунов совершил торжественный въезд в Москву. И снова Иов устроил торжественный молебен в Успенском соборе, который почитался матерью русских церквей. После молебна Годунов принимал поздравления ото всех, кто спешил поздравить его с избранием на царство. Под клики «Да здравствует царь Борис!» Годунов прошёл в Архангельский собор, там он омочил слезами гроб каждого великого князя и государя. Сопровождавшие его лица могли слышать его умилительно-торжественный голос:

   — Великие государи, хотя телом вы от своих Великих государств и отошли, но духом всегда пребываете неотступно и, предстоя перед Богом, молитву творите. Помолитесь и обо мне и помогите мне!

Из Архангельского собора Борис пошёл в Благовещенский собор, который был домашней церковью всех русских государей. Всюду его сопровождали духовенство и бояре. Неизменно рядом был патриарх Иов. Было замечено, что они долго разговаривали наедине, и после этой важной приватной беседы Годунов вновь вернулся в Новодевичий монастырь.

Москва жила ожиданием присяги, но Годунов не спешил. На второй неделе поста — 9 марта — патриарх созвал духовенство, бояр, весь царский синклит и, на удивление многим, начал речь с того, о чём все не только слышали, но и исполнили сказанное им — просили Годунова на царство. Речь Иова была пересыпана «премудрыми глаголами»:

   — Уже время молить нам Бога, чтоб благочестивого государя нашего Бориса Фёдоровича сподобил облечься в порфиру царскую, да установить бы нам светлое празднество преславному чуду Богородицы в тот день, когда Бог показал на нас неизречённое своё милосердие, даровал нам благочестивого государя Бориса Фёдоровича, учредить крестный ход в Новодевичий монастырь каждый год непременно.

Тотчас же разосланы были по областям грамоты с приказанием петь молебны «по три дня со звоном».

И лишь 30 апреля Годунов торжественно переехал из монастыря в Кремлёвский дворец.

И опять он был встречен крестным ходом. В Успенском соборе патриарх надел на него крест Петра-митрополита. Ведя за руки детей, сына Фёдора и дочь Ксению, Годунов торжественно обошёл все соборы. Был дан большой обед, особо — для знатных людей, а для простонародья было поставлено великое множество столов за стенами дворца. Щедро раздавалась богатая милостыня.

Народ казался благодарен новому государю. Но чем же так озабочен патриарх? Зачем он вновь собирает духовенство и синклит, торговых и служилых людей и снова обращается к ним с торжественной речью? Или мало было речей, молитв и обещаний? Или затевается новый крестный ход?

Затаив в душе недоумение, люди слушали:

   — Мы били челом соборно и молили со слезами много дней государыню царицу Александру Фёдоровну и государя царя Бориса Фёдоровича, который нас пожаловал, сел на государстве, так я вас, бояр и весь царский синклит, дворян, приказных людей и гостей, и всё христолюбивое воинство благословляю на то, что вам великому государю Борису Фёдоровичу, его благоверной царице и благородным чадам служить верой и правдой, зла на них не думать и не изменять ни в чём, как вы им, государям, души свои дали у чудотворного образа Богородицы и у целебноносных гробов великих чудотворцев.

Синклит, духовенство и все православные христиане вновь клятвенно заверили патриарха, что мимо Бориса Фёдоровича иного государя на царство не станут искать. Успокоенный патриарх благословил собравшихся и сказал:

   — Если вы такой обет перед Богом полагаете, то надобно утверждённую грамоту написать и руки свои к ней приложить, чтоб было впредь крепко, неподвижно и навеки.

И все собравшиеся единодушно возгласили:

   — Святого духа преисполнены все глаголы твои, владыко!

   — Подобает так быть, как глаголешь!

Венчание на царство было назначено в день 1 сентября, на самый праздник Нового года (по летоисчислению того времени). Увенчанный короной, сидя на троне со скипетром в руках и державой, Борис произнёс, обращаясь к патриарху, небольшую речь как царь Божией милостью. Напомнив о том, что покойный царь Фёдор приказал патриарху, духовнику, боярам и всему народу избрать, кого Бог благословит, он торжественно закончил:

   — По Божиим неизречённым судьбам и по великой его милости избрал ты, святейший патриарх, и прочие меня, Бориса.

Всех поразило необычайное волнение нового царя, когда, повернувшись к патриарху, он воскликнул:

   — Отче великий, патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в моём царстве бедного человека!

Затем, тряся ворот своей сорочки, он возгласил:

   — И эту последнюю рубашку разделю со всеми!

Волнение и усердие были неподдельными. Но зачем же так усердствовать? Достойно ли это истинного царя?

С этого времени и прилипло к Годунову слово «рабо-царь», и называть его будут за глаза Годуновым, хотя он и оповестил: «Нет ныне Годунова. Есть царь Борис!» Но уже в этом волнующем жесте, когда, не помня себя от радости, новый царь начал трясти ворот рубашки, многие поняли, что Годунов остался Годуновым. И если одни проливали льстивые слёзы умиления, то многие отвели глаза от этого зрелища, унижающего царское достоинство русского государя.

Вдруг отчётливо раздался непонятный звук — не то заглушаемый смешок, не то неуместное покашливание. Одни решили не заметить эту неподобающую неуместность, другие обернулись в сторону Фёдора Романова, нарушившего торжественность минуты. Он, видно, и сам был не рад невольно вырвавшемуся смешку, но, видя, как Годунов трясёт ворот сорочки, Фёдор припомнил ещё один недавний жест Годунова. Было это в Новодевичьем монастыре, когда подкупленные людишки усиленно вопили, умоляя отказника принять царство. Он же отвечал: «Не будет этого!» — и клятвенно уверял в этом людей. Затем, встав на церковном крыле, так, чтобы все могли его видеть, он поднял тканый платок, которым отирал пот с лица, обвёл этим платком вокруг шеи, давая понять людям, что ежели они не перестанут его умолять, то он удавится. Это притворство насмешило Фёдора. Он подумал тогда: «Воистину комедианта-лицедея зовут люди на царство». Сколь же слабодушным был этот человек, если в радости забыл о достоинстве и приличии!

Фёдор понимал, что Годунову донесут на него, но что случилось — то случилось. Все эти дни его преследовало ощущение нереальности происходящего из недели в неделю, из месяца в месяц: моления принять царство, многочисленные крестные ходы, стенания доверчивых людей, притворные слёзы, льстивое угодничество патриарха Иова — от всего этого хотелось скрыться.