— Не ожидал от тебя, Савватий, что тебе захочется заниматься сыском. Греби к берегу, к Успенскому собору, и никогда не говори со мной о смуте.

Судьба русского государства в те годы решалась на крутых поворотах, как и собственная судьба Филарета. Он понимал это и был готов к любому исходу событий. Но размах смуты был непредсказуем и грозен.

Филарета успокаивало то, что старания царя Василия — погасить смуту — приводили к противоположным результатам. Ни царские грамоты, ни посольство митрополита Пафнутия в очаг бунта — Северскую землю, ни письма царицы Марфы о смерти её сына не имели успеха. Кровопролитие стало неизбежным. Царские войска осадили Елец и Кромы. Но победа была на стороне Болотникова. Разбив царское войско, он шёл впереди мятежников, восстанавливая державу для нового самозванца, сведения о котором были самыми туманными.

Ближайшие к Москве города — Тула, Калуга, Кашира, а затем и Рязань — присоединились к бунту. Осуждая москвитян за убийство «Димитрия», это новое войско со своими предводителями — Истомой Пашковым, Прокопием Ляпуновым и Григорием Сунбуловым — жестоко расправлялось со сторонниками царя Василия, не желавшими нарушать присягу. На Северной Украине мятежники опустошали сёла и деревни, грабили церкви. С неимоверной быстротой пламя восстания охватывало всё новые земли; Вязьма и Смоленск, Дорогобуж и Старица, чтобы спастись от ярости бунтовщиков, вынуждены были встать на сторону «Димитрия».

Положение Василия было тяжёлым: у него не было ни казны, разграбленной первым самозванцем, ни искусных военачальников.

Царь делал всё, что мог. Он выслал против мятежников новое войско и одновременно приказал перенести тела Бориса Годунова, его жены и сына в Троице-Сергиеву лавру. Этим он хотел вызвать жалость к убиенным и ненависть к их убийцам. Мало кто знал, что убийцы Годуновых изменили царю Василию и перешли на сторону мятежников.

Неудачи преследовали Василия. Болотников, соединившись с Ляпуновым и Пашковым, вновь разбил царское войско и в начале октября стал под Москвой в селе Коломенском. В столице появились грамоты Болотникова с воззваниями к беднейшему люду.

Царь Василий с присущей ему твёрдостью духа приказал строить укрепления и готовиться к защите города. Его неустрашимость передалась народу.

Среди мятежников началось брожение. Ляпунов, Сунбулов, стыдясь быть сторонниками бродяг, первыми явились к царю с повинной. Василий, стараясь избегнуть нового кровопролития, торжественно предлагал милость и остальным участникам мятежа. Болотников отвечал: «Я клялся Димитрию умереть за него и сдержу слово: буду в Москве не изменником, а победителем», — однако был разбит двадцатилетним князем Скопиным-Шуйским и бежал в Калугу. Неудачная осада этого города царскими войсками продолжалась четыре месяца.

Духовенство предало анафеме Болотникова и других мятежников. Раньше Василий не хотел этого, он жил ожиданием их раскаяния, но бунтовщики не раскаялись, и 21 мая 1607 года Василий сам повёл войско. Он целовал крест и объявил, что вернётся в Москву лишь победителем. Он одержал победу.

Между тем среди мятежников усиливался ропот возмущения: «Где же тот, за кого умираем? Где Димитрий?» И Шаховской, и Болотников клялись, что «царь» в Литве, и писали друзьям Мнишека, требуя от них какого-нибудь Димитрия или войско.

Призыв Болотникова и Шаховского «прислать какого-нибудь Димитрия» вызвал ответную волну. На Руси за удивительно короткий срок появилось невиданное количество лжецаревичей. Особенно много объявилось никогда не существовавших «сыновей царя Фёдора»: Фёдор, Клементий, Савелий, Брошка — и это далеко не всё! В конце концов в Польше нашли бродягу — то ли поповича, то ли сына служилого человека, вошедшего в историю как Тушинский вор, или просто Вор.

Подобно первому «Димитрию», второй свободно говорил по-польски, знал Священное Писание, но наружностью и характером отличался от первого самозванца. Надо ли, однако, удивляться, что сторонники смуты, знавшие первого самозванца, приветствовали второго «Димитрия», хотя и видели его несходство с первым. С большим усердием они славили его как царя истинного. Одних побуждала к этому склонность к мятежу и желание получить свои выгоды, других — ненависть к царю Василию.

К счастью, бунт не обрёл той силы, на которую рассчитывали мятежники. Удача отвернулась от них. Угроза голода и затопления, а также надежда на помилование вынудили главных бунтовщиков — Шаховского, Болотникова и Телятевского — сдать Тулу царю Василию. Москва встречала победителей торжественно, как некогда Грозного после завоевания Казани. Огорчённый славой царя Василия и его успехами, Филарет не стал дожидаться его возвращения в Москву и выехал в Ростов.

Тем временем новый «Димитрий» вынашивал планы осады Москвы. Зиму 1608 года он провёл в Орле, где значительно укрепил своё войско за счёт поляков, беглых холопов и казаков. 1 июня 1608 года он был уже в двенадцати километрах от Москвы, в Тушине, начал строить укрепления: окружил Тушино валом и глубоким рвом.

Зима и весна наступившего года были тяжёлыми для царя Василия — это было время заговоров и предательства со стороны знатнейших вельмож. Измена зрела и в самих царских войсках, и в столице. Царь не хотел сражений, кровопролития, он надеялся на возможность переговоров как с тушинцами, так и с поляками.

Марина Мнишек с отцом получила позволение выехать в Польшу, обязуясь впредь, «не именоваться и не писаться московскою царицей». Также и её отец должен был, в свою очередь, «не называть нового обманщика своим зятем и не выдавать за него своей дочери».

Царь Василий свято верил в нерушимость крестного целования и силу договоров, повторив ошибку Бориса Годунова. Ныне никто не верил договорам и не соблюдал их.

Пан Мнишек нарушил данное русскому царю слово, и его дочь Марина с небывалой торжественностью въехала в тушинский лагерь. Марина при виде «спасённого супруга» проявила столько чувства, столько нежности, так искусна была игра этой честолюбивой и властолюбивой женщины, что у многих, присутствующих при их встрече, выступили слёзы умиления. Если же кто-то и догадывался, что это была лишь игра, что из того? Корыстолюбие Юрия Мнишека было удовлетворено записью, по которой «Димитрий» после восшествия на престол обещал ему 300 тысяч рублей и владение 14 городами Северского княжества.

Приезд Марины существенно укрепил позиции нового самозванца. Начался массовый побег в Тушино московских изменников, людей знатнейших фамилий, среди которых были и родственники Филарета — Черкасский, Алексей Сицкий.

В те дни появилось и расхожее слово «перелёт». Так называли тех, кто, целовав крест царю Василию, уходил в Тушино и целовал крест новому самозванцу — Тушинскому вору. Взяв у него жалованье, они возвращались в Москву, однако, получив награду, снова бежали в Тушино за жалованьем.

Всё это свидетельствовало о падении нравов. Мошенничество набирало силу и становилось бытовым явлением. Тех, кто пытался осудить жуликов-перелётов, называли доносчиками. Создавались целые сообщества мошенников, а на сообщество как найти управу? Измена родине возводилась в ранг добродетели.

Царь Василий видел, что за этими процессами в русском государстве внимательно следили поляки, и враги отечества всегда найдут у них поддержку. В Москве один за другим составлялись заговоры против царя. Это воодушевляло поляков. Литовский магнат Ян-Пётр Сапега, двоюродный брат Льва Сапеги, вместе с польским полковником Лисовским осаждали Троицкий монастырь, но безуспешно. Царь Василий добивался, чтобы поляки добровольно покинули Тушинского вора. Он стремился раздробить силы противника, но в конечном итоге вынужден был прибегнуть к помощи шведов, Он заключил договор с Карлом IX, который обещал помочь наёмным войском.

Времени для ожидания не было: неприятельские дружины уже подъезжали к московским стенам.