Леса были полны смерти.
Но после целого дня ожесточенного боя — Питер не мог вообразить ничего хуже этой битвы — оставались еще сотни сэссагов, не раненых или способных передвигаться. Ота Квану хватило сил лишь отправить их на поиски скота, чтобы они собрали его и гнали домой.
Питер сидел рядом с чернокожим воином и держал его за руку, наблюдая, как кровь вытекает из рассеченной груди.
На закате появились феи.
Никогда прежде Питер их не видел, но знал людей, которые в них верили. Он сидел рядом с умирающим Ота Кваном. А вокруг слышались стоны сотни раненых сэссагов. Над телами начали кружиться падальщики.
Но Питер слишком устал, чтобы обращать на это внимание.
Первая фея, которую он увидел, была похожа на бабочку, правда, величиной в десять раз больше, и немного сверкала, как если бы на нее падали солнечные лучи. Вслед за ней, друг за дружкой, появились еще четыре.
У Питера не было времени раздумывать, хищники они, падальщики или паразиты, но вот первая фея приземлилась на грудь Ота Квана.
«Что ты отдашь за его жизнь, человек с железной волей?»
Питер опешил и подумал, не снится ли ему это.
По сравнению с человеком феи были такими же маленькими, как шмель для колибри. Или так, по крайней мере, подумал юноша, таращась на диковинное существо.
«Что ты отдашь за его жизнь? Год твоей жизни?»
Питер не стал рассуждать. Просто подумал: «Да».
Розовая тень скользнула вдоль груди Ота Квана, потом потянулась — ох, сколь грациозными были ее движения — и прикоснулась к Питеру. Это прикосновение напомнило ему о железных оковах работорговцев. Из его груди что–то выдернули: будто раскаленные докрасна щипцы дотянулись до самого сердца и выхватили его из–под ребер. И юношу вырвало на колени.
А феи залились звонким смехом. Казалось, их смех эхом отзывался у него голове, подобно воплям пьянчуги в пустой пещере…
Ота Кван зашелся кашлем, сплюнул и резко сел.
— Нет! — неожиданно воскликнул он, в его обычно слишком спокойном голосе звучало изумление. — Нет! Ты же не сделал этого!
Но Питер отчаянно рыдал, теперь у него был повод для горя — он только что потерял нечто очень важное.
А феи все смеялись и смеялись.
«Так сладко, так сладко. Так далеко! Так восхитительно!»
«Сделка есть сделка».
«Может быть, мы вернем тебе еще одного, ты был так мил и великодушен».
Их смех звучал как проклятье.
ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН
Ранальд Лаклан очнулся, превозмогая боль, в мягких сумерках апрельской ночи. Он сел без единой мысли в голове. Стрела, пробившая его кольчугу упала рядом. И он порезал руку о собственный топор, лежавший на забрызганных кровью полевых цветах.
И тогда он понял, где находится.
«Никогда не говори, что мы не держим своих обещаний! Как сладко! Как сладко!»
«Тебя спас Питер. Тебя спас Питер!»
Маленький народец. Ранальд понял, что был мертв или настолько близок к смерти, что это уже не имело никакого значения. И кто–то по имени Питер согласился на их обычное предложение — часть своей души за жизнь друга.
В свете луны вокруг него стали собираться пришедшие из–за Стены. Всего лишь на секунду он задумался, а не получится ли у него улизнуть, но они все смотрели на него. Вся сотня.
Проклиная судьбу, он заставил себя подняться.
Старуха с косой стояла у него за спиной, и через несколько секунд он снова будет принадлежать ей. Ранальд сплюнул.
«Ребекка, я старался. Люблю тебя», — подумал он. Горец поднял топор, который мастер Пиэл сделал специально для него — теперь он был испытан в бою, — и опустил на плечо.
У подножия маленького холмика, где он провел последние минуты жизни, Ранальд увидел проблески лунного света, и одна из темных фигур встала на ноги, окруженная четырьмя представителями маленького народца, словно неземными телохранителями.
Мужчина был выкрашен в черный цвет. Ранальд помнил его. Он поднялся на холмик, и горец ждал его, крепко сжимая рукоять топора.
— Иди, — произнес чернокожий воин.
Ранальду пришлось прокрутить слово в голове еще раз. Он никак не ожидал услышать готский язык и то, что ему велят уходить.
— Мы — народ сэссагов, — продолжил человек. — То, что возвращают феи, мы не трогаем. — В темноте его глаза сверкали. — Я, Ота Кван из сэссагов, предлагаю тебе руку мира. Я умер, и ты умер. Давай просто уйдем отсюда и будем жить.
Ранальд был храбрым человеком, ветераном пятидесяти сражений, и все же облегчение охватило его, и еще никогда он не чувствовал, что есть столько всего, ради чего стоит жить.
Он посмотрел на тело кузена.
— А можно мне заключить сделку с феями за него?
Они глумливо рассмеялись.
«Двоих! Мы отдали двоих! И пировать будем долго!»
«Так сладко и восхитительно!»
Ранальд знал истории о маленьком народце, поэтому поклонился.
— Спасибо вам.
«Благодари Питера!»
«Хи–хи–хи».
И они исчезли.
Ранальд наклонился и вынул из холодной мертвой руки Лаклана огромный меч. Затем отстегнул от массивного золотого пояса ножны, оставив сам пояс в качестве трофея дикарям.
— Для его сына, — сказал Ранальд чернокожему мужчине, который лишь пожал плечами. — Я бы хотел увидеть этого Питера.
Они вместе спустились с холмика, и все сэссаги отступили. Один из воинов, от которого несло рвотными массами, плакал навзрыд. Ранальд поднял мужчину на ноги и обнял. Он сам не знал, зачем это сделал.
— Не знаю, зачем ты меня спас, — произнес он, — но спасибо тебе.
— Он спасал меня, — пояснил Ота Кван, в его голосе все еще слышались нотки изумления. — Каким–то образом феи решили вернуть и тебя. — Он чуть подался вперед. — Думаю, ты меня убил.
Ранальд кивнул.
— Думаю, я.
Питер всхлипнул и застыл.
— Мне больно, — пожаловался он. — Мне холодно.
Горец знал, о каком холоде идет речь. Он пожал юноше руку, вскинул на плечо меч мертвого брата и двинулся на восток, через коридор молча расступившихся сэссагов.
ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ
В лиге от монастыря капитан позволил себе чуть расслабиться и насладиться одержанной победой. Удалось отбить почти тридцать фургонов — многие, правда, бесполезные, но в одном он заметил доспехи и прекрасные шлемы, в другом оружие, а также вино, масло, парусину…
Но не спасение повозок так радовало его сердце. И даже не пленение раненого рыцаря, хотя он позволил разуму насладиться и этим. Люди — десять профессиональных солдат, три дюжины гильдийцев с луками — почти пятьдесят крепких мужчин. Если он сможет вернуться с ними в крепость, то нанесет жесткий удар по врагу и увеличит собственные силы.
За пол–лиги от Лиссен Карак, когда стало ясно, что крепость не пылает в огне, что на нее не обрушилось черное волшебство, он принялся насвистывать веселый мотивчик.
Подъехала Изюминка.
— Одно слово? — попросила она.
— Все что угодно.
— Тебе всегда нужно в одиночку убивать каждое гребаное чудище? — со злостью спросила она, прямо как Плохиш Том.
Внимательнее присмотревшись, он заметил, что она брызжет слюной от негодования.
— Я бы его завалила, — заявила она. — Мне не нравится, когда перехватывают мои убийства. Если бы это сделал кто–то другой, я бы выпустила ему кишки. Даже Тому.
Некоторое время капитан ехал молча.
— Ничего не могу с этим поделать, — наконец произнес он.
— Да пошел ты.
— Я вовсе не имею в виду то, как это может прозвучать, Изюминка. Но я действительно ничего не могу с этим поделать. Когда они видят меня, то сразу сами бросаются. Так было всегда, сколько я ни сталкивался с Дикими.
У нее скривились не губы, у нее скривилось все лицо.
— Чего? — спросила Изюминка, но ее тон выдал, что она уже замечала нечто подобное.
Он пожал плечами, хотя сильно устал, к тому же на нем был сорокафунтовый хауберк и доспехи, поэтому движение осталось незамеченным.
