Первую трубку для мастера Эдвард отлил во дворе в песке, используя ту же отполированную до зеркального блеска оправку, которую до этого вставлял в литейную форму вместе с восковым лекалом языка, чтобы сделать его полым. Стенки трубки он изготовил толщиной в палец, как того и требовал мастер.

Когда трубка была полностью готова, ничего интересного она собой не представляла. Эдвард пожал плечами и сказал:

— Мастер, я могу сделать лучше. Отверстие получится ровнее, если его просверлить, но на то, чтобы выточить сверла и другие подручные инструменты, уйдет неделя. А еще я бы хотел как–то ее украсить.

Сказать–то он сказал, но вдруг засомневался. Мастер взял трубку и долго крутил ее в руках.

— Давай попробуем, — согласился он.

Ручным сверлом мастер сделал маленькое отверстие в основании изделия, а Эдвард с восхищением наблюдал, как он осторожно и терпеливо погружает прекрасное стальное сверло в твердую бронзу. Затем он вынес трубку из мастерской во двор и поместил в нее зажигательную смесь — четыре ложечки. И принялся искать, чем бы ее закрыть сверху. Молча Эдвард подал ему крошечный колокольчик, который надевался на лапу птицы во время соколиной охоты. Он был не идеально круглым, но зато полым и вполне подходил для их целей.

Мастер привязал трубку к росшему во дворе дубу, в дырочку просунул фитиль и поджег. Они поспешно спрятались за кирпичной стеной конюшни. И не напрасно.

С шипением зажигательная смесь вспыхнула и взорвалась, словно сработало какое–то заклинание герметистов. Здоровенного куска коры словно не бывало. Трубка вылетела из крепления и пробила поилку — цельное деревянное корыто, — залив весь двор грязной водой…

Через день ученики отыскали колокольчик. Причем сначала нашли ровную круглую дырку, пробитую им в черепичной кровле кузни. Эдвард глянул на отверстие и присвистнул.

В качестве напоминания о вражеских стрелках у капитана осталось шесть отменных синяков. Остальным повезло меньше. Несмотря на все старания Билла–Секача, среди аристократов известного как сэр Виллем Гревилл, Подлиза умер. Фрэнсису Эткорту стрела повстанца, пробив в месте сочленения усиленный металлическими пластинами гамбезон, угодила в живот. А Уот Простак и Дубовая Скамья, получившие по незначительному ранению, громко стонали, но не столько от боли, сколько от страха, что наконечники отравлены.

Если бы не монахини, возможно, все трое скончались бы от ран. Но умелые сестры могли вылечить любого человека, если он не погиб на месте. Капитан, лишь недавно смирившийся с мыслью о монастырской общине обладавших силой женщин, был потрясен их способностями к целительству, когда они спасли его людей — Изюминка привезла шесть тяжелораненых солдат, включая Длинную Лапищу — одного из лучших во всех отношениях воина.

И все же пламя магии оказалось намного мощнее града стрел.

Капитан, все еще в полной амуниции, проходил по лазарету. Раненые ликовали — как радовался бы любой мужчина или женщина, проснувшись и обнаружив, что уродливые раны полностью затянулись. Дубовая Скамья, женщина, получившая прозвище за кожу цвета темного дерева и впечатляющую мускулатуру, лежала, безудержно хохоча над байкой Уилфула Убийцы. Уот Простак уже покинул лазарет, Красный Рыцарь видел его играющим в пикет[71]. Длинная Лапища лежал, не спуская глаз со смеявшейся женщины.

— Думал, мне крышка, — признался он, когда капитан присел на стеганое покрывало с краю его кровати.

Длинная Лапища показал место, куда вошла вражеская стрела — глубоко в грудь.

— Я харкал кровью. Знаю, что это означает. — Он приподнялся, кашлянул и посмотрел на сидевшую в углу монахиню. — Симпатяшка–монашка сказала, что, войди стрела на ширину пальца ниже, быть мне покойником. Я ей жизнью обязан.

Капитан коснулся плеча Длинной Лапищи.

— Как себя чувствуешь? — поинтересовался он, понимая, что это глупый вопрос, но таковы его капитанские обязанности.

Лучник внимательно посмотрел на него, потом ответил:

— Ну, чувствовал себя вроде покойника, хотя не совсем. Как говорится: ни то, ни сё. Ты когда–нибудь задавался вопросом, зачем мы здесь, капитан?

«Все время», — подумал Красный Рыцарь, но вслух произнес:

— Иногда.

— Никогда не был так близок к смерти, — поделился Длинная Лапища и снова лег. — Полагаю, через день буду как огурчик. Или через два.

Симпатичной послушницей, конечно же, оказалась Амиция. Ссутулившись, она дремала на стуле в конце палаты. Увидев ее, капитан понял, что надеялся найти Амицию именно здесь, в лазарете. Знал, что она обладала силой: почувствовал на собственной шкуре, так сказать, но связал это с даром целителя, только когда заметил ее входящей и выходящей из здания лазарета, примыкавшего к дормиторию.

Опущенные веки не располагали к разговору, поэтому он тихо прошел мимо и поднялся по ступенькам, чтобы повидаться с мессиром Фрэнсисом Эткортом, Эткорт не мог похвастаться знатным происхождением, да и рыцарем он тоже не был. По слухам, некогда этот человек трудился обыкновенным портным. Капитан нашел его, полулежащего на подушках, чрезвычайно бледного и поглощенного чтением. Названия написанной витиеватым почерком рукописи Красный Рыцарь сначала не разглядел, но, приблизившись, увидел, что это псалмы.

Он покачал головой.

— Рад вас видеть, милорд, — поприветствовал его Эткорт, — Я тут прикидываюсь больным.

Красный Рыцарь улыбнулся. Эткорту было сорок, может, чуть больше. Он мог разжечь костер, разделать мясо, сшить кожаную сумку, починить конскую сбрую. Как–то раз в дороге капитан видел, как он учил юную девушку делать шов «за иголку». Он не считался лучшим латником в отряде, но имел репутацию крайне полезного человека. Ему доверяли многое. Если попросить его проследить за приготовлением обеда, тот будет готов всенепременно. И уж конечно, он не имел обыкновения отлынивать от работы.

— Я тоже рад. Ты потерял много крови. — Капитан опустился на край кровати.

— Ваша монашка… Та, симпатичная…

Красный Рыцарь почувствовал, что залился румянцем, и пробормотал:

— Она не моя монашка…

Эткорт широко улыбнулся и стал чем–то похож на школьного учителя.

— Конечно, как скажете.

Весьма странно — капитан и раньше замечал подобное — латники незнатного происхождения, кроме Плохиша Тома, который был прирожденным солдатом, обладали лучшими манерами, чем особы голубых кровей. А манеры Эткорта были выше всяческих похвал.

— В любом случае очаровательная молодая послушница, которая так превосходно всеми распоряжается. — Эткорт снова улыбнулся. — Она меня исцелила. Я чувствовал ее… Думаю, именно такой должна быть доброта. И она принесла мне почитать это, вот и читаю. Может, к концу жизни я таки подамся в монахи. Привет, Том.

Над ними возвышался Плохиш Том. Он кивнул товарищу.

— Если бы та стрела попала на ширину ладони ниже, ты мог бы стать даже монашкой. — Затем он решил поддеть капитана. — Стройная монахиня проснулась и потягивается как кошечка. Едва глаза отвел. — Том разразился громким хохотом. — Ах, что за шейка, правда?

Красный Рыцарь развернулся, чтобы бросить на Тома сердитый взгляд, но это оказалось не так–то просто сделать. Капитан чувствовал каждую уставшую мышцу, каждый из шести ушибов.

— Мы все видели, как ты бросился на вражеских лучников, — произнес Том.

Капитан промолчал.

— Ты был кандидатом в покойники. В тебя попали… Сколько раз? Восемь? Десять? Из боевых луков?

Снова никакого ответа.

— Я к чему, парень. Не глупи. Тебе чертовски везет. Что, если удача отвернется от тебя?

— Тогда я труп, — пожав плечами, ответил Красный Рыцарь. — Кто–то должен был это сделать.

— Йоханнес сделал и поступил правильно. В следующий раз вскинь меч и прикажи кому–нибудь скакать на лучников. Кому–нибудь другому.