— Здесь нельзя жить, — сказал Тутайн.
— Нельзя, — согласился я, — мы просто странствуем.
Под вершиной Сторскавла мы увидели богатую озерами долину. Ветхие хижины сетера располагались вдоль галечного берега одного из озер.
Мы стащили в воду чью-то лодку и наловили форели. Лодка грозила вот-вот утонуть, потому что вода просачивалась сквозь все сочленения. Мы пожарили рыбу и переночевали там же. Утром выпал снег.
— Нам не довольно самих себя, мы не сможем здесь жить, — сказал Тутайн.
Я ничего не ответил. (Этой долины больше не существует. Электрическая компания уррландских водопадов превратила ее в водохранилище.)
Мы зашагали дальше, вниз по долине. Дождь и туман промочили нас насквозь. Долина расширилась. Невиданное изобилие карликовых берез развелось на этой болотистой почве. Река то и дело ныряла в низины. Вереск доставал нам до пояса. Настоящие дикие заросли, обрамленные насмешничающими утесами… Мы с трудом прокладывали себе путь. Внезапно долина оборвалась. Река, разбрасывая пену, спрыгнула вниз на две или три сотни метров. Нам показалось, что под нашими ногами простирается воплощенный покой. Зеленеющие луга, будто сбрызнутые яркими цветами. Площадка, сплошь уставленная десятью или пятнадцатью хижинами. Группы низкорослых сосен, можжевельника и берез посреди сверкающей зелени. Теплый пар поднимался нам навстречу. Мы заскользили вниз по галечной осыпи, по гранитным обломкам, по травянистым кочкам, между березовыми стволами, через ручьи и лужи. Потом нашли проторенную скотиной тропу, двинулись по ней между кустарниковыми зарослями и попали в необитаемую на тот момент летнюю деревню. Она походила на многие деревни в горах. Сеть протоптанных коровьими копытами троп, которая опутывает отдельные дома, соединяя их друг с другом, после чего ее свободные концы теряются в ландшафте. Ветхие серые дома с маленькими окнами без занавесок, крыша покрыта березовой корой и кусками дерна… Мы стали бродить между хижинами, сами не понимая, что ищем, да и не желая туда вторгаться, а лишь следуя за прошлогодними запахами, и вдруг увидели — немного в стороне от других — дом, настоящий красивый дом, построенный из гранитных блоков. Удивившись, мы подошли к нему. И то, что мы заметили еще издали, подтвердилось: красивые, с гладкой поверхностью блоки образуют метровой толщины стены. Швы тщательно промазаны цементным раствором. Пять окон — каждое сверху перекрыто каменной балкой — выходят, что приятно для глаз, на три стороны света. Дверь в каменном фасаде, выходящем на север, ведет в переднюю… Мы вошли. Там был открытый очаг для медного котла, в котором козье молоко, сгущаясь, превращается в сыр. Дверь в глубине оказалась запертой. Тут я вспомнил, как мне рассказывали, что один молодой крестьянин из Волла в качестве свадебного подарка выстроил для своей красивой жены новый дом на сетере. Все в нашем поселке удивлялись, что этот человек на целое лето нанял трех или четырех работников, а еще одолжил у соседей лошадей, чтобы перевозить вверх по долине бог весть какие грузы — дальше-то, по озеру, их сподручнее везти в лодке… Наверняка именно об этом доме и шла тогда речь. Он был красивей и крепче, чем любой дом в самом Вангене.
— И ведь кто-то владеет таким домом… — сказал я завистливо.
— Мы могли бы арендовать его на зиму, — предложил Тутайн.
— Думаешь, зимой в нем не живут? — спросил я.
— Скорее всего, нет, — ответил Тутайн.
Мы еще раз обошли вокруг дома, заглянули в незанавешенные окна. Кухня, полная кастрюль, сковородок и прочей утвари — всё аккуратно расставлено по полкам. Комната с нарами для сливочного масла и сыров. Просторная горница, освещаемая тремя окнами. Большая четырехгранная, сплошь изукрашенная чугунная печка стоит на латунных ножках в углу, между стеной и выступающей дымовой трубой. Две кровати, застеленные домоткаными пестрыми коврами. Видно, что под коврами есть все, что нужно: перины и одеяла никто в долину не увозил. Стол, стулья и скамья тоже имеются, а сверх того — удивительные, на стальных рессорах, кресла-качалки, которые не просто удобны, но, если ими воспользоваться, наверняка опьяняющим образом смешивают сон и реальность. Я подумал: «Неужели крестьянин возвел это чудо только чтобы показать, что он состоятельный человек и что у его любимой, как и у него, в сундуке достаточно талеров? Не думал ли он и обо всех прекрасных, неисчерпаемых, а в браке даже и разрешенных грехах, которыми здесь можно наслаждаться, пока не достигнешь естественного дна: того полнейшего ощущения сытости, за которое не принято благодарить Господа, как благодарят Его за насущный хлеб?»
— Мне кажется, дом этот периодически посещают — по воскресеньям, а то и по будним дням, — сказал я Тутайну.
— Возможно, — ответил он.
Мы собрались в обратный путь, отыскали тропу, ведущую к долине. Под грохот мощного водопада стали спускаться по серпентину вниз. Нам повстречались крестьяне и девушки, которые первыми в этом году гнали сюда скотину: коров, коз, овец, а также лошадей. Мы четверть часа просидели на горном выступе, пока мимо нас тянулся этот длинный живой жгут. Мы здоровались с людьми и кивали животным. Узкая пешеходная тропа вдоль берега большого озера была влажной и растоптанной копытами, человеческими ногами. Раздавленные коровьи лепешки, овечьи и козьи черные катышки, яблоки лошадиного помета…
— К испражнениям животных, питающихся растениями, вполне можно притерпеться, — сказал Тутайн; и уже не старался обходить стороной грязные места.
В озере стояли три исхудавших лосося{330}: после изнурительного нереста они, вопреки всякой логике и обычной практике, провели там зиму и теперь были голоднее, чем волки в заснеженном лесу. А может, они уже успели вновь позабыть про голод…
— — — — — — — — — — — — — — — — — —
О строительстве дома мы много не говорили. Подходящего места пока не нашлось. И мы все еще колебались. Наступило лето. В Ванген потянулись гости. Среди них была и вдова виноторговца — пожилая полная дама из Халмберга в Швеции{331}. Открытая, решительная женщина, сторонница разумных мер. Она давала понять, что ее сын, продолжающий дело покойного мужа, бездельник; но, к счастью, это не так скверно, как быть сыном, который еще плоше своего плохого отца… Когда кто-то сообщил ей, что мы имеем намерение обосноваться в Вангене и построить себе здесь дом, она с материнской строгостью заявила нам, что мы уже наполовину свихнулись; дескать, толика чужого разума нам не помешает. Она чувствовала себя призванной поделиться с нами этой недостающей толикой. Смысл речей, которые она обрушивала на нас на протяжении недели, сводился к следующему: такие молодые, одаренные, добропорядочные и нуждающиеся в подлинной жизни люди, как мы, должны переселиться в Халмберг. Прекрасный Халмберг, раскинувшийся у моря, защищен старинной крепостью; этот город полнится прелестными девушками, число которых летом, за счет приезжих курортников, возрастает на несколько сотен. Городской отель с капеллой, исполняющей приятную танцевальную музыку, хороший климат, покой, необходимый для работы… Город, конечно, маленький, и все-таки полный огня… — Будто нет других маленьких городов, кроме Халмберга.
Вдова победила. Мы решили покинуть Уррланд и переселиться в Халмберг. Непостижимо… Мне очень трудно написать здесь слово судьба. Но такова была наша судьба — попасть в Халмберг. Уррланд стал для нас родиной. Халмберг был местом, куда нам надлежало попасть, чтобы что-то случилось по-другому, чем могло бы случиться в Уррланде… Уррланду предстояло погибнуть. Уррланд действительно погиб. Пока мы искали в горах место для дома, в тех же горах работали инженеры-геодезисты{332}. В Осло было основано акционерное общество, члены которого намеревались отгородить водоподъемной плотиной ту самую высокогорную долину у подножия Сторскавла, заполнить долину водой, эту воду провести по семнадцатикилометровому туннелю — который они собирались построить с помощью взрывчатых веществ, а в то лето осуществляли необходимые измерения — через горный массив Ховден, около Вангена заставить ее обрушиваться из стальных труб вниз и под давлением в сто атмосфер вращать турбины. Специалисты уже подсчитали, что по завершении второго этапа строительства выигрыш составит семьсот тысяч лошадиных сил. Семьсот тысяч лошадиных сил, когда их начнут использовать, изменят ландшафт, будут стимулировать развитие местных творческих инициатив. Возникнут фабрики, гигантские машиностроительные заводы, печи для выплавки алюминия. Едкий тяжелый пар химической индустрии будет отравлять долину. Высоковольтные линии разорвут небо на лоскуты. Свободные бедняки, живущие в ветхих деревянных домах, превратятся в подневольных пролетариев, которые заплатят за преимущества ватерклозета тем, что будут терпеть еще больший гнет. Благосостояние страны, о котором все столь охотно говорят, обычно умножается только у ее богов — тех, что восседают на креслах в банковских конторах. Уррланду же предстояло в ближайшие годы погибнуть.
