…что будто бы мать этого человека, шлюха, живьем была запрятана в один из стоящих в трюме ящиков, в качестве груза. Как видно из сравнения имеющихся в романе описаний Эллены или галеонной фигуры (Деревянный корабль, с. 439–441), Эллена такова, какой ее способен увидеть каждый из персонажей. Поэтому и в «безумной идее» Клеменса Фитте нет ничего невозможного. А значит, не стоит полностью сбрасывать со счетов и интерпретацию, предложенную современным немецким драматургом Андре Соколовски. Он считает, что рассказ Тутайна об убийстве Эллены — ложь; что Эллена, некое божественное существо, сама покинула Густава, потому что он пренебрегал ею, недостаточно ее любил. Эллена, полагает Соколовски, вместе с владельцем корабля замаскировалась, измазав себе лицо дегтем, была в числе шести матросов с черными лицами, сама вместе с ними разрушила корабль, после чего исчезла и поселилась в имении господина Дюменегульда. В пьесе Соколовски Эллена, через семь лет после кораблекрушения «Лаис», говорит судовладельцу (Galionsfigur, S. 57): «Это была я, я потопила твой корабль, я смешалась с бунтовщиками, разбивала толстые доски…»

Безбрежный океан тьмы, по которому плывет на парусном корабле человечество… Только для святых мир прозрачен; для людей же с земным чувственным восприятием стены воздвигаются даже перед солнцем. Еще одна сквозная для трилогии оппозиция: тьма (внешняя тьма или внутренняя слепота, присущая всем, кроме Эллены, персонажам «Деревянного корабля») — прозрачность мира.

Он упал, без сил, — как скошенная трава, как цветок. Перрудья в одноименном романе говорит о себе: «Меня срежут косой, даже если я буду притворяться еще не раскрывшимся бутоном». См. комментарий к «Новому „Любекскому танцу смерти“» (Деревянный корабль, с. 305–306).

Я нашел, что представленная матросам оборотная сторона событий в точности соответствует всем «выпуклостям» и «царапинам» тех исполненных смятения дней, какими они отложились в моей памяти. История кораблекрушения «Лаис» представлена в трилогии дважды, как бы в фотографическом изображении и в негативе. Однако пролог к пьесе Янна «Той книги первый и последний лист» начинается с предостережения против такого четкого деления (Угрино и Инграбания, с. 241):

Притча о монетке восходит к Ибсену (Пер Гюнт, с. 458–459, перевод П. Карпа): «Быть хочешь собой, так одно из двух — / Две стороны есть у монеты».

Я встал на сторону убийцы. <…> В моей душе становилось светлее и светлее… Вся книга «Деревянный корабль» пронизана мотивами слепоты, блужданий ощупью, смятения. Упоминание света в главе «Декабрь» однозначно связано с прощением вины Тутайна. Еще раньше в этой главе говорилось о прибытии в «веселый порт», Порту-Алегри (с. 36), и о преображении — после самоубийства суперкарго — матросов с черными лицами: «Шестеро матросов отмыли свои покрытые дегтем лица. И обнажилась белая смеющаяся кожа (с. 49; курсив мой. — Т. Б.)».

…кобыла бельгийской породы… Бельгийская лошадь (брабансон) — старинная, сохранившая чистоту крови порода тяжеловозов. Эти выносливые и неприхотливые лошади годятся как в упряжку, так и под седло.

Так что и в маленьком портовом городе (не самом большом даже на нашем острове)… Густав, как выяснится позднее, записывает свое «свидетельство» на острове Фастахольм, прототипом для которого послужил датский остров Борнхольм, где Янн жил в 1934–1950 годах, на купленном им хуторе Бондегард. Прототип описанного в романе портового городка Ротна и одноименного отеля — город и отель Алинге. 20 декабря 1937 года Янн писал Фрицу и Ханне Вайсенфельс (цит. по: Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 828): «Место действия [трилогии. — Т. Б.] — немного севернее Борнхольма. Но окрестности, утесы, гавань Алинге, гостиница и многообразная растительность — все это заимствовано у моей новой родины».

…празднование Йоля. Йоль — языческий праздник зимнего солнцеворота у германских народов, отмечается 20–23 декабря. Считалось, что в эти дни стираются границы между миром людей, миром духов и Нижними Мирами, где обитают умершие.

…сплетенных из соломы высокомерных баранов: священных животных какого-то древнего бога. В Скандинавии на Йоль делают соломенные фигурки козлов, животных Тора (баран — священное животное древнеегипетского верховного бога Амона).

Сейчас мне не приходится продавать свою жизнь. Суперкарго передал в мою собственность капитал… Не случайно, что и Перрудья, и Хорн в романах Янна получают средства для жизни волшебным образом. В дневниковой записи от 1 июля 1951 года Янн описывает свой разговор с приемным сыном Юнгве фон Треде (Späte Prosa, S. 320):

3 июля того же года Янн записывает в дневнике (там же, с. 324), что «культурная политика поставила творческих людей на грань вымирания». И далее он продолжает эту мысль (там же, с. 325):