…Змию, которого каждый из нас прячет в своем чреве… Здесь в качестве кишечника представлен змей-искуситель, соблазнивший Еву.
207
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 317.</b>
И ложь, я готов признать, — нечто в такой же степени демоническое, что и ее оборотная сторона. См. комментарий на с. 775 («Я нашел, что представленная матросам оборотная сторона событий…»).
208
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 319.</b>
…ни капли марка… Марк — французский бренди; изготавливается главным образом из выжимок, получаемых от производства красных вин.
209
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 319.</b>
…брачный покой умерших… Совместное захоронение Аугустуса и дочери Старика соответствует алхимическим стадиям «Соединение» и «Смерть». Юнг цитирует такой алхимический текст (Психология переноса, с. 195):
(Если белая жена сочетается браком с красным мужем,
Заключают они друг друга в объятия, а обнявшись, совокупляются,
Друг в друге растворяются, друг другом совершенствуются,
Так что они, которые были двумя, становятся как бы одним телом.)
«Красновато-черная» кожа была у Аугустуса (см. выше, с. 284).
Рисунок с изображением стадии «Смерти» Юнг комментирует следующим образом (Психология переноса, с. 208, 213):
Мертвое тело, оставшееся после празднества, является уже новым телом, hermaphroditus (смесь Гермеса-Меркурия и Афродиты-Венеры). По этой причине половина тела, изображенного на алхимических иллюстрациях, — мужская, вторая половина — женская… <…> Смерть означает полное уничтожение сознания и стагнацию психической жизни — в той мере, в какой последняя способна к сознательности. Столь катастрофическое завершение, служившее предметом ежегодного оплакивания в настолько многих местах (ср., например, плач по Лину, Фаммузу и Адонису), несомненно должно соответствовать некоему важному архетипу… <…>
Алхимики утверждают, что смерть есть в то же время и зачатие filius philosophorum [сына философов]… <…>
На язык психологии данная мифологема переводится следующим образом: соединение сознания или эго-личности с бессознательным, персонифицируемым анимой, порождает новую личность, состоящую из них обоих… <…> Новая личность — не нечто третье, стоящее посередине между сознанием и бессознательным: она — и то и другое, вместе взятые. Будучи трансцендентной по отношению к сознанию, она уже не может называться «эго», но должна получить наименование «самости». <…> Она — тот «символ единения», которым вкратце выражается тотальное объединение противоположностей.
В другом месте Юнг отмечает (Психология и алхимия, с. 335–336), что царский сын (regius filius) есть «омоложенная форма Короля-отца»; «мужской, духовный принцип света и Логоса, который, подобно Нусу гностиков, погружается в объятия физической природы (Физис). Следовательно, [его] смерть представляет нисхождение духа в материю».
210
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 321.</b>
…Малаха Га-Мовета. См. комментарий в кн.: Деревянный корабль, с. 239.
211
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 321.</b>
Потом разошлись на четыре стороны света и принялись молча молиться, как если бы были свечами, которые сгорают медленным огнем для умерших. «Монахини», возможно, соответствуют четырем древнеегипетским богиням, защищавшим канопы (сосуды с внутренностями умершего): Исиде, Нефтиде, Мут и Нейт.
212
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 322.</b>
Отроги своей бороды этот человек с помощью раскаленных щипцов превратил в шесть завитых прядей, по три с правой и с левой стороны. Юнг так описывает рисунок «Фонтан Меркурия», открывающий алхимическую книгу «Rosarium» (Психология переноса, с. 148):
На внешней стороне резервуара имеются шесть звезд, вместе с Меркурием представляющих семь планет или металлов. Все они как бы содержатся в Меркурии, поскольку он — pater metallorum [отец металлов]. Когда он персонифицируется, то оказывается единством семи планет, Антропосом, чье тело и есть мир, — подобно Гайомарту, из чьего тела перетекают в землю семь металлов. Меркурий выступает матерью семи, а не только шести, также из-за своей женственной природы, ибо он сам — собственный отец и мать, (как-то неубедительно здесь, ведь комменитуется шесть…)
213
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 322.</b>
Тело <…> куталось в плащ из тонкой черной материи… <…> Голову доктора прикрывала такого же цвета шляпа в виде тележного колеса. Чудовищные поля шляпы — вместо спиц и колесного обода; выпяченная часть, облегающая череп, — вместо неподвижной печальной ступицы. Под «черной материей» имеется в виду, может быть, первоматерия, то есть, согласно Юнгу (Психология переноса, с. 124–125), содержание подсознания. Согласно алхимическим описаниям (Юнг, Психология и алхимия, с. 332), это «черная, магически плодородная земля, которую Адам принес из Рая; ее называют также антимониум и описывают как „черное, чернее чем черное“ (nigrum nigrius nigro)». В той же книге Юнг пишет (с. 330): «Приведенные цитаты ясно показывают, что алхимики пришли к весьма ценной идее: Бог — в материи». Янн будто хочет представить эту идею в буквальной наглядности…
Что касается колеса (шляпы-колеса), то это важнейший сквозной символ трилогии. О «колесе судьбы» рассуждает, например, отец Густава (с. 235): «Он только видел, что преступнику постоянно грозит опасность, и знал по опыту, что, как правило, преступник в конце концов попадает под колесо судьбы». В городе Баия-Бланка Густав и Тутайн живут в гостинице дуэньи Уракки де Чивилкой (которая, как вдова, тоже ассоциируется с первоматерией, см. выше, с. 793). Музыкальный автомат в гостинице украшен движущимися изображениями тележного колеса (телеги) и мельницы, и с этим автоматом Густав как бы вступает в борьбу. Сама хозяйка гостиницы носит, подобно доктору, «большую, как колесо, шляпу из тончайшей соломки, украшенную пышным страусиным пером» (с. 175), а дальше эта шляпа так и названа «шляпой-колесом» (с. 175). Наконец, сам Аугустус погибает под лопастями пароходного винта, а в следующей главе (с. 438), мы столкнемся с рулем — «тяжелым латунным колесом гребного винта». О (двойном) круге, пересеченном крестом, как мандоле, то есть модели мироздания, см.: Деревянный корабль, с. 468–469. «Ступицей колеса» можно считать, наконец, сказку о Кебаде Кении и описание рисунков на хрустальных стаканах кока — оба рассказа содержатся в срединной, пятой, главе «Деревянного корабля».
Колесо — еще и характерный атрибут галльского Юпитера. Как пишет Широкова (Мифы кельтских народов), «Большинство ученых [интерпретирующих кельтскую мифологию. — Т. Б.] считают колесо и колесницу астральными символами, в частности символами солнца. Некоторые же рассматривают колесницу как повозку, на которой разъезжает бог грома, а колесо — как символ молнии». Гальский Юпитер, Таранис, — громовержец (вспомним, что эпизоду с доктором предшествует описание страшной бури, с. 272–274). Ему, по сообщению Лукана, жертвовали человеческие головы (там же). Впрочем, отождествления кельтских богов с римскими неустойчивы. Тараниса средневековые комментаторы иногда называют не Юпитером, а Диспатером, римским богом подземного мира (там же). Широкова говорит о «смешивании образов и функций кельтских богов», о «впечатлении, что за всеми ними стоит единый бог» (там же).
