46
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 86.</b>
…чувственное проникновение в феномен необъяснимых прозрений… Еще одна антитеза, лейтмотивом проходящая через всю трилогию, — умение грезить и чувственность (чувственное восприятие, чувственный опыт, и т. д.). В письме Эрнсту Кройдеру от 25 сентября 1948 года Янн утверждал (Jahnn/Kreuder, S. 17):
Это хорошо, когда человек часто и подолгу остается один; но нехорошо, когда он одинок. Одиночество приводит к жизненной и творческой несостоятельности, в лучшем случае — к философии, которой не хватает чувственного компонента: самостоятельно прощупанного. Я иногда думаю, что отказ от осязания, характерный для нашей христианской религии, является корнем многих бед и чуть ли не насаждает зверские формы садизма. Потому что не бывает настоящей любви — ни к людям, ни к животным, ни к деревьям, ни к отдельному представителю твоего же или противоположного пола, — которая не желала бы нежного соприкосновения. Даже ангелы «борются» с нами, и воздействуют посредством соприкосновения, и именно так осуществляют духовное соитие.
47
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 86–87.</b>
…что это ангел во мне шевелит крылами, что это моя поэзия и мое мышление — моя собственность… Чуть выше (с. 80) нечто подобное говорилось о Тутайне: «Он стал частью меня: стал моей собственностью, более реальной и надежной, чем любая другая». Вообще же ветвящаяся тема собственности начинается еще в главе «Ноябрь», в репликах Чужака.
48
Месяц январь посвящен богу Янусу, владыке всех начинаний и дверей, врат (может быть, поэтому Хорн и Тутайн останавливаются в отеле «Золотые ворота»).
Действие глав ЯНВАРЬ, ФЕВРАЛЬ и МАРТ разворачивается, соответственно, в Бразилии, Аргентине и Африке, где сам Янн никогда не бывал. Но это не имеет значения, поскольку речь, в сущности, идет об определенных этапах духовного развития, и не случайно глава ЯНВАРЬ заканчивается таким рассуждением (см. выше, с. 146):
Улицы и дома, какими они были в тех обстоятельствах, — такие же, как улицы и дома в любом городе… <…> В Порту-Алегри я начал приобретать другое представление о людях, нежели то, что было мне привито родителями. Может, я уже тогда потерял надежду на лучшее будущее для человечества и пришел к выводу, что прогресс, которым мы так гордимся, — это мираж, результат неправильного ви́дения. <…> Мои внутренние глаза недостаточно зорки, чтобы отличить одно место действия от другого. Да это и неважно.
В этих трех главах речь идет о разочаровании Густава в современной цивилизации, в законах, определяющих жизнь толпы. Описания таких безрадостных городов, хоть и менее развернутые, имеются и в других произведениях Янна. Например, в романе «Угрино и Инграбания» (после эпизода кораблекрушения; Угрино и Инграбания, с. 57–58):
Город лежал, будто обрамленный протяженным, тяжелым кошмаром. Темные деревья нависли над низкими, крошечными домами. Там сейчас спали люди, но то был не их сон, сны наваливались на них: дурманящие и страшные, скучные и возбуждающие… <…>
Если бы я только знал, почему мне так страшно… Существует столько людей — начал я наконец прислушиваться к окружающему изнутри моей муки, — и у них миллионы разных желаний, каждый хочет чего-то своего, и из-за всех этих желаний они ссорятся… а ведь речь идет о дешевой мишуре. Я мысленно вернулся к кошмару, который навис над спящими. У них больше не было жизни, не было их собственной жизни, была — чужая, неистинная, по сути не подходящая им. Она делала их неудовлетворенными и мелочными, или героически-сильными, или счастливыми, но недобрыми — она делала из них что-то, и они воображали, что в самом деле такие, но такими они не были.
Так вот: они организовали весь мир в соответствии с этими неистинными представлениями.
Похожий город присутствует и в новелле Янна «Свинцовая ночь» (Это настигнет каждого, с. 47):
Одни ходят по улицам с женщинами, другие — с юношами. Такое не утаишь. Остальное — профессиональные хлопоты, скука, болтовня об искусстве, собор Святого Петра, египетские пирамиды, Бах, Окегем или Стравинский, китч или Шекспир, Бог или космическое пространство. Глянцевые журналы заменили людям мозги. Свихнуться можно. В конце вас либо закопают, либо кремируют. Других вариантов нет.
О жителях этого города одна из его обитательниц, Эльвира, говорит (там же, с. 61): «Мы же по видовым признакам люди; но по разновидности — сон, черный занавес, заслоняющий нас от нас самих». Дальше о тех же жителях сказано (там же, с. 104): «Все они носят одежду, ибо тела их черны как уголь. Ни у одного не дознаешься, верно ли, что, когда они наги, чернота умножает их счастье». То есть речь идет о персонажах из иного мира, может быть — сновидческих образах. Поэтому не исключено, что и темнокожие женщины, с которыми Густав встречается в двух американских и африканской главах, — такие же обитатели иллюзорного, сновидческого мира.
Первую часть «Свидетельства» можно читать, пользуясь алхимическим кодом, — как описание «великого делания» (процесса индивидуации, по Густаву Юнгу). Если принять такую точку зрения, то главы ЯНВАРЬ, ФЕВРАЛЬ и МАРТ описывают стадию нигредо — работы со своим бессознательным.
49
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 92.</b>
Ведь и в трактирной драке гибнет обычно не тот… В трактирной драке был убит Кристофер Марло (1564–1593), английский драматург, входивший в канон почитаемых в Угрино писателей. По одной из версий, он был устранен агентами государственной секретной службы.
50
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 92.</b>
Орла, вытатуированного на спине у матроса, я тоже еще внимательно не рассматривал. Орел — алхимический символ «летучего» Меркурия.
51
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 93.</b>
В то утро он назвал меня Аниасом. Так оно между нами и осталось. Итак, имя Аниас (которого до появления романа Янна вообще не существовало!) Густав получает уже после гибели деревянного корабля и после заключения союза с Тутайном, из уст последнего. (Еще одно имя, Роберт, от древнегерманского (H)rod-berht, означающего в переводе «блистающий славой», добавится после смерти: в «Эпилоге» он именуется Густав Аниас Роберт Хорн). По мнению Райнера Нихофа, автора книги «Ханс Хенни Янн: Искусство переступать границы», в имени Аниас (Anias) содержится отсылка к Энею (Äneas). Нихоф пишет (Niehoff, S. 424–425):
Эней — не больше и не меньше как сын Афродиты, а гибель «Лаис» — не больше и не меньше, как инициация: рождение Густава Аниаса Хорна… <…> Конец же корабля, тонущего в открытом море при отсутствии волнения, есть не что иное, как эпифания самой богини <…> рождение соблазняющей, сбивающей с толку, губящей Афродиты.
Хорн (Horn) означает «рог».
52
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 93.</b>
В то утро я назвал его по фамилии. Так оно между нами и осталось. Фамилия Тутайн (Tutein), по мнению ряда исследователей, происходит от имени кельтского бога Тугенеса (Toutenes), который в эпоху античности отождествлялся с Меркурием. Имя Альфред означает «советчик из числа эльфов/альвов (духов природы)».
