Полковник Мориер появился со своим батальоном 97-го полка на правой стороне укрепления и запер выход, проделанный в этом фасе редута… Укрепление досталось нам, а часть его защитников сделались нашими пленниками.

Затем мы несколько времени собираемся с духом.

На нашем правом фланге бригада Лаваранда блестящим образом овладела Селенгинским редутом и удержалась там.

На левом фланге генерал Каму, во главе 3-го полка зуавов и 50-го пехотного завладел Камчатским люнетом, в то время, как алжирские стрелки захватили важную батарею, устроенную на одном из фасов этого укрепления. Оставя часть войска в люнете, генерал Каму направил другую часть против Малахова кургана. Наши солдаты, возбужденные примером, снова устремились вперед из Волынского редута и овладели «Батареей 2-го мая» расположенной в 400 метрах впереди… а находившиеся там орудия, немедленно были заклепаны поручиком моего полка Барто.

Генерал Майран скоро сообразил, что нет возможности удержать за собою это укрепление, открытое с горжи и хорошо обстреливаемое крепостью, а потому велел отступить своему отряду к Волынскому редуту.

В это время два русских фрегата, стоявшие на якоре в Килен-балочной бухте, стали часто стрелять в нас картечью. Поручик Гаренти, ординарец генерала де Фальи пал смертельно раненый, полковник Даннер свалился, пораженный гранатою в ногу.

Англичане не оставались бездеятельными. С большою отвагою они атаковали и завладели укреплением «Каменоломен» перед их траншеями, увлеченные примером, поданным отрядом генерала Каму, и преследовали неприятеля до рва 3-го бастиона (Grand Redan), а затем возвратились в занятое ими укрепление.

С другой стороны русские, придя в себя от внезапности удара, не уступали ничего, не испытав последних средств. Они вывели из Малахова большую пехотную колонну, под прикрытием полевой батареи. Герои дивизии Каму, подошедшие уже ко рву Малахова кургана, должны были отступить. Взрыв мины ранившей и убившей 12–15 человек, возбудил боязнь солдат, так как, по слухам, вся местность перед Малаховым была минирована, что ускорило отступление. Неприятель, воспользовавшись беспорядком, снова, возвратил себе Камчатский люнет, откуда, впрочем, скоро был выбит вторично генералом Каму, при помощи 2-й бригады.

Приближалась ночь и было уже поздно, для нового нападения неприятеля с надеждою на успех… Редуты Селенгинский и Волынский, Камчатский люнет и укрепление «Каменоломен» окончательно были в наших руках… Батарея 2 мая нами покинутая и снова занятая русскими, ночью была ими оставлена.

Таким образом мы сделались обладателями всех укреплений, возведенных за первой линией Севастопольских защит.

Во время действия наших штурмовых колонн, подполковник Ларруи, с остатком 97 полка, спустившись в Килен-балку ударил во фланг 300–400 русских, которые успели уйти из Селенгинского и Волынского редутов, и заставил их положить оружие, приведя в лагеря пленными.

Ночь с 7 июня/27 мая на 8 июня/28 мая в Волынском редуте.

Когда генерал де Фальи возвратился в редут с людьми, отступившими от батареи 2 мая, он приказал мне собрать и построить в колонну два батальона полка, установить стрелков по брустверу, обезоружить пленных и распорядиться отводом их в лагерь.

Исполнив эти приказания, я отправился в пороховой погреб, чтоб убедиться что не рискуем быть взорванными, для чего поставил у его входа часовых. Затем спустился в ров, чтоб разыскать там товарища по производству, друга Шово и своего батальонного Тиге, убитых при штурме, что мне и удалось. Велев перенести их всех в редут… я тут же преклонил колена… а вслед за сим отправился к своему генералу, который от хрипоты не мог говорить и мне стоило больших усилий слышать отдаваемые им мне приказания. Оба мы пропадали от жажды. Артиллерийский ездовой предложил нам свою манерку с водой, которую мы быстро опорожнили.

Все умирали от усталости и в 11 часов, не взирая на гранаты и бомбы, беспрерывно падающие на нас, все люди не находившиеся на службе или на инженерных работах, крепко заснули положив голову на ближайшие к ним тела убитых французов или русских.

Нет слов для описания храбрости, энергии, быстроты, сметки и хладнокровия генерала де Фальи во время этого памятного дня, и если можно сравнить его с кем-либо, то, сомневаюсь, чтоб кто-нибудь мог превзойти его в этих качествах. Питаю к нему глубокое уважение, и мне известно, что оно разделяется всей бригадой.

Неприятель не переставал стрелять всю ночь, но огонь его ни на одну минуту не остановил исполнения инженерных работ для уширения брустверов и проделания входа в фасе укрепления, противоположном крепости.

Лагерь у Мельницы 11 июня/31 мая 1855 г.

Остаток ночи прошел относительно спокойно… Не было возможности перевести раненых в лазареты, за неимением ни одной безопасной дороги. Им были оказаны возможные заботы товарищами.

С рассветом неприятельская батарея открыла сильный огонь против всех укреплений взятых накануне; бруствер горжи нашего редута был уширен, но еще не имел достаточной для защиты толщины и гранаты, хотя уже и редкие, могли его пробить.

Генерал поручил мне устроить некоторый порядок в редуте, чтоб защитить раненых французов и русских от пыли и солнечного зноя, для чего я велел перенести их в казематированные редюиты, которые еще не были разрушены, а убитых поместить в менее годные к жилью и почти вполне разваленные части редута.

В одном из таких мест я нашел более сорока тел русских, которые казалось лежали уже по крайней мере два дня и между и ими оказалось до 20 человек еще живых, укрывавшихся здесь со вчерашнего дня, когда укрепление перешло в наши руки.

Несмотря на неприятельский огонь артиллерии, соединительная траншея с нашими работами в лагерях, могла быть продолжена и была настолько подвинута к вечеру, что дала возможность перенести раненых.

Офицеры и солдаты питались в этот день вчерашними запасами. Недоставало воды и после сильного дневного зноя, все страдали от жажды. Как только открыли узкую соединительную траншею, многочисленный отряд послан был запастись водою в отводном канале у подошвы Сапун-горы.

Днем генерал, мой подполковник и я находились под защитой от солнца в свободной части порохового погреба. При входе я увидел раненого русского, и предполагая, что он также ищет тени, ничего ему не сказал. Через полчаса я нашел этого, раненого уже в глубине прохода и у двери порохового магазина. Так как он не мог идти сам, то я приказал вынести его из погреба, но через два часа снова заметил его в трех шагах от этого погреба. Он притащился сюда с трудом, но без явной нужды, а потому у меня закралось подозрение о его намерениях. Снова я велел вынести его наверх и обыскать… У него оказались в правой руке спички, которые он тер об нечто вроде металлического образка, держа его в левой руке. Возвратившись на то место откуда распорядился взять его, я поднял три незагоревшиеся, хотя и стертые спички… очевидно, что несчастный хотел взорвать нас!.. Рана его не была опасной и хотя нога была размозжена пулею, но он мог рассчитывать на жизнь после ампутации ноги. Предполагая взорвать пороховой погреб, он жертвовал своею жизнью умышленно, без шуму, ради своего Бога и Отечества… в силу долга! Если бы этот темный бедняга солдат не поразил бы меня таким самоотвержением, я может быть отдал приказание расстрелять его… и меня бы не осудили за это!.. но я ограничился арестом и наблюдением за ним до времени, когда можно будет перенести его в лазарет, отобрав у него его реликвии. Они состоят из трех медных пластинок, соединяющихся шарнирами, что позволяет сложить их одна с другой: на внутренней стороне пластинок, покрытых эмалью, рельефно выбиты три сцены из Страстей. Сохраню их и передам по возвращении вам на память о взятии Волынского редута. Почти все русские солдаты носят на груди на шнурке подобную реликвию.