Офицеры также получат большую палатку на дивизию, но я не воспользуюсь ею, так как предпочитаю свою собственную, прекрасную, в которой помещаюсь один.

Положение лагеря будет несколько изменено, мы перейдем правее, чтоб нанять местность, на которой стояла 1-я бригада, около англичан.

Всё-таки надеются, что генерал Канробер решится сделать попытку к штурму. Известно, что со времени сражения под Инкерманом, крепость получила серьезные подкрепления, но также знают, что Меншиков, в виду затруднения содержать свою армию на полуострове, подался к Симферополю и Перекопу, и что поэтому он не может прийти вовремя на помощь к Севастополю. Узнали еще, что наличность осажденных день ото дня чувствительно уменьшается, вследствие нашего огня и болезней. Наконец, не безызвестно, что наши соперники значительно увеличивают свои средства сопротивления постоянными работами. Все эти обстоятельства заставляют предположить, что не пришла ли пора испробовать усилия и попытать взять город смелым ударом. Впрочем, сомневаюсь будет ли это благоразумно. Повторяю, что говорят кругом меня и что желают войска… но готовы ли англичане и требуют ли они, подобно нам, приступа?

Под Севастополем 8 декабря (28 ноября) 1854 г.

Погода сделалась немного мягче, только дождь упорно продолжается, но, к счастью, мы имеем средство избавиться от него. К нашим полушубкам нам дали пару брюк и полуодеяло на каждого. Когда солдаты возвращаются в лагеря, они оставляют полуодеяла, замокшие во время службы и покрываются теми, которые остаются в палатках. Санитарное состояние улучшается от таких удачных распоряжений, и у нас в продолжении этой недели вдвое менее больных.

Дурная погода очень стесняет перевозку снарядов, но она также неудобна и для русских, а потому обмен гранатами и ядрами между двумя армиями не является таким частым, как прежде.

Генерал Канробер распорядился сформировать батальон из шести рот охотников-лазутчиков. Служба их будет состоять также, как и сформированных уже рот охотников в занятии ложементов перед траншеями, с целью беспокоить русские засады из превосходных финских стрелков, вооруженных пристрелянными штуцерами, удачно обстреливающими наши траншеи и подступы.

Мера, принятая генералом Канробером, была необходима, в виду того, что когда мы отправлялись в траншеи, то должны были бегом проходить пространство от 15–25 метров, вполне открытое для пуль этих русских стрелков, каждый раз теряя несколько человек.

Русские время от времени производят по ночам вылазки. С этой целью они собирают у подошвы своих укреплений от 300–400 человек, и под прикрытием мрака, продолжающегося от 9 часов вечера до 5 часов утра, без шума подвигаются вперед до тех пор, пока движение их не будет замечено часовыми, стоящими с 6 часов вечера в 50 или 60 метрах впереди наших работ. Эти часовые отступают с целью произвести тревогу. Ближайший рожок трубит сигнал тревоги (Garde а vous). Все люди прикрытия сбрасывают с себя одеяла, наброшенные в виде плаща, берут оружие и становятся в оборонительное положение… Резервный батальон из «Clocheton» также разбирает ружья и стоит готовый двинуться вперед беглым шагом, в случае если нападение примет тревожную форму…

Этот момент полон интереса. Еще не знают какой пункт подвергнется нападению и благодаря такой неизвестности, никакая часть не может быть перемещена. Необходимо ждать… но не долго!!.. Отчаянное ура… масса людей… ружейные выстрелы… бой в рукопашную в темноте…

Люди прикрытия, находящиеся сзади пункта нападения, для подания помощи бросаются прямо через бруствер, а не по подступам. Еще не успеют они прибыть на место, как раздается сигнал из крепости к отступлению, и русские затем оставляют траншеи, с такою же быстротой, как и заняли их, и возвращаются за свои укрепления. Дело тянется от 10–15 минут, но неприятель, зная, что наши резервы идут по прямому направлению, и когда уже местность очищена от его войск, шлет в нашу сторону массу пустотелых снарядов; это последний акт вылазки и каждый затем возвращается в то положение, которое занимал до нападения.

Такие атаки, до сего времени были не так губительны для нас, как для русских, которые всегда оставляли в наших траншеях более убитых и раненых, чем мы. Потери их увеличиваются при отступлении. В такие минуты наши разряженные ружья оказываются нам без пользы, но зато наша артиллерия преследует неприятеля и дождем сыплет на них гранаты и картечь!

Затем раненые наши, а также и русские переносятся на перевязочный пункт в «Clocheton», где получают первую помощь, а утром их распределяют по дивизионным лазаретам.

Эти нападения держат нас настороже. Скажу более, если б мы их от времени до времени не отражали, служба прикрытия в траншеях была бы невыносима. Надо, чтоб у людей поддерживался нравственный дух и чтоб они сознавали необходимость службы, которую от них требуют.

До сих пор мой полк, составляющий прикрытие правого фланга 3-ей параллели, и помещенный в самом ближайшем расстоянии от неприятеля, не имел случая отражать ночные нападения, но ему пришлось отправляться на помощь ротам, выдерживавшим нападение, и он много раз проходил открытое пространство отделяющее его от них и должен был выдержать ужасный артиллерийский огонь, всегда сопровождающий вылазку. При этом только один человек оказался раненым разорвавшейся гранатою, да я получил в плечо контузию осколком, почувствовав как бы удар кулаком.

Самое серьезное ночное дело до сегодня было истинным успехом для англичан и состояло в захвате ими сильной засады, находившейся впереди и немного влево от их работ. Эта засада, хотя и отделенная от наших крайних линий лощиной, названной «Английской» расстоянием не менее 400 метров, нас очень беспокоила. Финские стрелки обстреливали продольно наши траншеи и подступы, по которым нам необходимо было идти к нашей 3-ей параллели. Лорд Раглан, по требованию генерала Канробера приказал атаковать эти ложементы колонною в 150–200 штуцерных и после ожесточенного боя, англичане завладели местностью, потеряв 60–80 человек.

Мой подпоручик отправился в Камыш, который мы называем также Мошенническим городом (Friponville), но навряд ли ему удастся раздобыть там что-либо для улучшения нашего обеда, сегодня довольно постного… Это постоянно составляет для нас важный вопрос.

Под Севастополем 16/4 декабря 1854 г.

Император недавним декретом упразднил название легкой пехоты и с 1 января будут только пехотные полки.

Хорошо понимаю, что между полками линейными и полками легкой пехоты была лишь одна разница в форме обмундирования. Обе части войска набирались одинаково, имели одно и то же оружие, исполняли одинаковую роль и таким образом ничто не объясняло различных названий, но, судя по недовольству офицеров, унтер-офицеров и солдат, время для такого сравнения избрано неудачно. 20-й легкий полк составил себе репутацию в осадном отряде, его имя было известно начальникам и каждый солдат гордился, когда генерал, проходя по траншеями осведомляясь о названии полка, находящегося в прикрытии в опасном пункте, говорил: «А, здесь стоит 20-ый легкий, я спокоен, можно спать крепким сном». Теперь же, когда мы называемся 95-м пехотным полком, у нас не будет того мелкого, но приятного удовлетворения самолюбия, хотя обстоятельства не замедлят дать возможность завоевать нам славу; несмотря на это, я также недоволен, как и другие, потому что всегда как то тяжело менять свое знамя!

Другим декретом, впрочем не неприятным, назначается лишнее содержание в 400–500 франков отправляющимся в кампанию поручикам и подпоручикам и от 600–750 франков капитанам.

Эта прибавка будет уплачиваться нам с жалованьем с 1 января и полезна всем, а особенно тем, кто употребит ее на обеспечение себя против суровости зимы, для лучшей своей обстановки, в видах сохранения сил и здоровья, двух качеств без которых воин теряет всю свою цену.