Генерал ушел, сказав мне, что приглашен на завтрак и что сожалеет, что не может привести и меня с собою.

Было около 11 часов, и я направился к лагерю зуавов, с надеждой найти у одной из маркитанток кусок хлеба и еще что-нибудь.

«А, милейший капитан, у вас чутье. — Оборачиваюсь и вижу полковника Клерка, который прибавил протягивая мне руку. — Надеюсь вы будете завтракать со мною».

Я последовал за ним в большую французскую палатку, где встретил генерала де Фальи… Прелестно убранный стол… 14 приборов… роскошный завтрак!.. (до сих пор у меня текут слюни!)

Полковник Клерк получил от Шеве, вполне приготовленный завтрак, каждое блюдо в ящике из белой жести хорошо запаянной, и достаточно было их разогреть, опустив в кипяток; только одна индейка с трюфелями потребовала особого поджаривания её в лагерной кухне. Вина бордоские, бургонские и шампанские, даже тарелки, блюда, стаканы, всё было заделано в одном ящике и пришло прямо из Парижа… Этот княжеский подарок был сделан полковнику зуавов одним из его друзей.

В половине второго генерал де Фальи и я сели на лошадей и отправились встречать бригаду и устраивать ее на местности английского лагеря, очищенной не более, как четверть часа тому назад. Этот лагерь поставлен на плоскогорья, где происходило Инкерманское сражение, в 500 метрах впереди местности у Мельницы и в 100 метрах от почти отвесных вершим гор, господствующих над долиной реки Черной. Местность сухая, каменистая, с легким склоном, но без воды. Это рай в сравнении с местом, которое мы покинули, зато оно более удалено от Камышей, и сюда труднее будет доставлять запасы, а потому можно бояться, что раздача хлеба и мяса будет происходить еще реже прежнего. Как бы то ни было, все довольны, и так как не холодно и нет дождя, все веселы и ставят палатки с песнями.

Сзади, в нескольких сотнях метров, на нашем левом фланге английский лагерь, на правом на параллельной линии с вершинами 97-й пехотный полк, правее его и на той же линии дивизия Дюлака и наконец 2-я бригада (де Моне) за 97-м полком.

С высоты вершин перед нами открывается русская батарея, устроенная на высотах, господствующих над правым берегом Черной. Эта батарея послала много залпов в солдат, которых любопытство вызвало на возвышенные пункты перед нашим лагерем, и из всего одно лишь ядро могло достигнуть высот и докатиться до наших палаток. Но это плохо, необходимо солдату, чтоб хорошо отдохнуть, не быть обеспокоенным и не бояться никакого снаряда. Генерал отдал приказание сделать бруствер между вершинами горы и лагерем, чтоб последний был закрыт от этих случайных выстрелов, а старые служаки по этому поводу окрестили эту русскую батарею названием «Пустышка» (Gringalet).

С высшей точки местности, нами занимаемой, виден русский лагерь к северо-востоку от Балаклавы. Это корпус генерала Липранди, который прибыл 4–5 дней тому назад, для вступления в прежние позиции, которые оставил во время глубокой зимы. Ему приписывают некоторые недоброжелательные намерения против Балаклавы.

Наш добрый и славный полковой командир Лабади опять нас оставил, отправившись в Константинопольский госпиталь, так как раны его вновь раскрылись. С глазами полными слез, он сказал нам «до свидания». Подполковник Поз д’Ивуа принял командование полком.

Палатка генерала де Фальи поставлена левее и несколько позади палаток полка; он приказал разбить мою палатку с таким расчётом, чтоб я мог слышать его призывный голос.

Лагерь под Мельницей 26/14 февраля 1855 г.

Главнокомандующий решил попытаться произвести небольшую диверсию против дивизии генерала Липранди, которая, казалось, стояла без прикрытия на высотах, командующих правым берегом реки Черной.

Это наружное движение должно быть исполнено генералом Боске, при помощи английских войск из Балаклавы. Чтобы достичь неприятеля, необходимо перейти реку до рассвета, но ночью разыгралась в нашей местности ужаснейшая гроза и термометр почти внезапно упал до 8–10° ниже нуля. Волосы мои поутру оказались примерзшими к полотну палатки, как в самые суровые дни зимы. Генерал Боске должен был отменить приказ и уже собранные войска принуждены были возвратиться по местам.

Не даром говорили, что русские имеют намерение обменяться ролями и из осажденных сделаться нападающими. Во время ночи с 21/9 на 22/10 число, они смело вышли из укреплений далее километра за сферу действия своих орудий, для устройства редута перед нашей 1-ой параллелью правого крыла, с целью постановки там сильной батареи, которая должна затруднить наши работы. Генерал Боске решил оттеснить их с этой позиции и 23 число было употреблено для рекогносцировки подходов к редуту, чтоб приготовить средства к нападению.

Я сопровождал генерала Майрана в этой рекогносцировке, не зная еще цели её. Под видом разговора я позволил себе высказать ему, что по причине большого расстояния, отделяющего редут от крепости и затруднения послать оттуда подкрепления, русские должны были позаботиться об очень сильном гарнизоне этого редута. «Ба! — отвечал он мне, — мы нападем на него врасплох в эту ночь и опрокинем».

Пришла ночь и два батальона 2-го полка зуавов, батальон морской пехоты, всего около 1500 человек нашей дивизии, выступили под начальством генерала Моне.

В полночь позиция была атакована с наивозможной отвагой. Полковник Клер, во главе своих зуавов с пистолетом в каждой руке, одним из первых проник в укрепление, но не мог удержаться в редуте, занятом более, чем 3 тысячами человек, и после часового ожесточенного боя, атакующая колонна должна была отступить.

Генерал де-Моне, замечательно храбрый человек, получил три раны пулею в левую руку, с оторванием двух пальцев, и рану в правую руку, которая потребует может быть ампутации. Полковник Клер счастливо избегнул поранения, но потерял более 500 человек из своего полка убитыми, ранеными или пленными.

Критиковали немного движение, исполненное морской пехотой, но если бы оно было и успешней сделано, мы всё-таки не могли бы удержаться. Русские, знавшие о предстоящей атаке, ожидали её в положении, которое можно назвать вызовом на поединок, и в таком расчете расположили свои войска.

Мой батальон находился в резерве в траншеях, готовый ринуться на неприятеля в случае преследования нашего нападающего отряда.

Весь Севастополь праздновал этот успех и радовался. Мы слышали музыку и колокольный звон в продолжении всей ночи.

Несмотря на счастливые результаты, часто достигаемые осадой левого фланга, можно сказать, что ночные нападения, вообще не подходят к характеру французов, которым необходимо солнце и неприятель во всём блеске освещения!

Национальные пожертвования не прибывают к нам и мы получили только посланные от одного из городов Алжира по 18 сигар для офицера и табак для солдат.

Выдача нашим лошадям была увеличена и каждая лошадь теперь получает в день 2 килограмма сена, 1 килограмм соломы и 5 килограмм ячменя, Бедные животные испытали большие лишения.

Я очень доволен своей кобылицей; во время голода, пожертвовал ей свой соломенный тюфяк и давал его маленькими порциями, как лакомство.

Лагерь у Мельницы 14/2 марта 1855 г.

Неудача 23/11 февраля придала бодрости неприятелю увеличить средства обороны перед нашим фронтом атаки, и русские воздвигли второй редут в 400 метрах к юго-западу от первого. Мы назвали эти два редута (Селенгинский и Волынский) «Ouvrages blancs»?

С другой стороны, перед Малаховым напротив первой параллели, где нападения поручались дивизиям Каму и Брюне, неприятель соорудил другой редут (Камчатский люнет) названный нами «Mamelon Vert».

Малахов, Камчатский люнет и Селенгинский и Волынский редуты, соединенные между собою перед нашими глазами, усилили город второю линиею укреплений.

Эта черта смелости, обязанная гению Тотлебена, может нас заставить последовательно производить две правильные осады.