— Не бросайте меня, товарищи!

Подбежали двое наших к нему, подняли, взяли под руки, чтобы в тыл вести. А он вырывается, хрипит, рукой вперед показывает. Немец огонь дает — сил нет. Легли ребята.

— Я до Берлина дойду! Я дойду! — кричал Ерошенко.

Убили его. И вот должны мы его родственникам про Берлин описать. А слова главные все где–то туг, в сердце. Прикинешь — и никак их на бумагу не введешь. Но я своего достигну…

Живем в Берлине, в особняке. Принадлежит дом какому–то крупному капиталисту. Обилие мебели, фарфора, на стенах картины в золоченых рамах. Ощущение такое, будто поселились в комиссионном магазине. Архитектура дома скопирована со старинного замка в уменьшенной копии и выглядит наподобие могильного склепа.

Жилые помещения окнами обращены во двор. Во дворе зеленая лужайка, бассейны, клумбы, гаражи. Каждое утро я вижу во дворе пожилого немца, сидящего на каменной кромке бассейна. Одет он в широкое мохнатое пальто, в руках суковатая палка. Лицо отекшее, лилового цвета; немец толст и стар.

Он приходит сюда каждое утро с девочкой лет семи, она играет у его ног на песчаной дорожке. Девочка, бледная, худенькая, болезненная, с тоненькой косичкой, похожа на мышонка. Немец сидит, опершись подбородком на валку. Бойцы жалеют девочку, приносят ей шоколад, печенье, консервированные фрукты. Старик немец снимает шляпу, благодарит и прячет подарок в объемистые карманы своего широкого пальто. Бойцы привыкли к этому немецкому «дедушке» со своей внучкой. А сегодня меня позвал к себе капитан Андрей Ильич Захаров и сказал, показывая на тощую немку с сухим неподвижным лицом.

— Вот жаловаться пришла. Оказывается, старик — не дедушка вовсе, он, извините за выражение, у этой мамаши девочку напрокат берет за пять марок в день. У него здесь какие–то ценности запрятаны. Он приходит следить: обнаружили их или нет. А девочку водит с собой, чтобы сходить за «дедушку». Так вот немка просит, чтобы договор расторгнуть, говорит: «Пять марок дешево: теперь за такие дела до пятнадцати марок платят». Вот нравы!

Я посмотрел в глаза немки. Она шагнула ко мне, про–тянула лист зеленой бумаги, перевязанный спней веревочкой. Это был договор, скрепленный подписью и печатью нотариуса. Теперь мне стало понятно, почему на улицах Берлина мужчины–немцы ходят с маленькими детьми за руку или толкают впереди себя коляски с новорожденными, цена на которых в Берлине сейчас очень высока.

1945 г.

Мы ехали по извилистой дороге. По обеим сторонам ее простирались поля. Только благодатный климат мог дать жизнь зернам, посеянным в почву, так густо замешанную каменным щебнем. Воздух удивительной чистоты раскрывал самые глубокие дали пространства.

Вездесущие «виллисы» бодро катили вперед, но лимузин, где находились три журналиста, часто останавливался, сконфуженно шипя проколотой шиной.

Одну из таких остановок мы были вынуждены сделать у околицы села Дражевац.

Нестерпимая жара загнала нас в тень сада. Крестьяне пришли сюда, не столько движимые любопытством, сколько духом гостеприимства. Одни принесли скамьи, другие — воду в глиняных прохладных кувшинах. И нам рассказали историю этого селения, обычную почти для всех сербских сел.

В октябре 1941 года в село пришли немцы и бандиты Драже Михайловича. Они сожгли шестьдесят домов и расстреляли у мельницы тридцать пять человек. Тридцать шестой, семидесятилетний Стефан Стенич, уполз из могилы с простреленной грудью.

После этого четыреста пятьдесят крестьян ушло партизанить в Черные горы. Опять пришли немцы, и четники сожгли заживо сто пятьдесят человек. И снова народ пошел в партизаны.

В декабре 1943 года три группы четников окружили село и зарезали шестьдесят девять крестьян. У заместителя председателя общины Милана Пантича убили отца, мать, деда, дочь, трех сыновей, брата. На глазах Велиса Поповича закололи пять человек из его семьи, и Попович сошел с ума. На следующий день четники заставили священника обручить помешанного Поповича с такой же несчастной женщиной, и после того, как свадьба была сыграна, Поповича застрелили. Священник Борнвон Гаврилович вместе с женой организовал партизанский отряд и ушел в горы. Четники поймали Гавриловича. Перед смертью он крикнул:

— Да здравствует мать-Россия! Она победит!

Б июле 1944 года из села ушло в партизаны еще пятьсот человек.

— Значит, у вас почти все участвовали в партизанском движении? — спросил канадский журналист Девич председателя общины Тихомира Ексича.

— Да.

— А предатели были?

— Было трое; двое из них раньше были судимы как воры.

— Кто вас назначил председателем общины?

— Народ. Меня и Милана Пантича выбрали в комитет Народного Фронта после освобождения от оккупантов.

— У вас в селе есть какие–нибудь политические партии?

— У нас есть комитет Народно–Освободительного Фронта. Туда входят все, кто боролся с фашистами.

— Каково сейчас экономическое положение вашего села?

— Очень тяжелое. Больше половины скота уничтожено. Село поставляло в месяц оккупантам полторы тысячи килограммов мяса. За двух волов немцы платили столько, что на эти деньги на базаре можно было купить только килограмм помидоров. Сельскохозяйственный инвентарь разграблен, сожжен четниками. Но в эту весну мы засеяли 90 процентов всей пахотной земли.

— Как вам это удалось?

— Мы решили воевать с голодом так, как сражались с врагом. Люди засыпали в бороздах от усталости. Работали дни и ночи. Оказывали друг другу помощь инвентарем и тягловой силой. Ведь взаимопомощь — это партизанский закон, и мы применили его в труде. Потом городские профсоюзы и молодежные организации прислали сюда, на сев, свои бригады. Если б вы поглядели тогда на наши поля, вы увидели б на них представителей всех сословий и профессий, как в партизанском отряде.

— Нужна государственная помощь вам?

— Да, мы об этом думаем все. Недавно у нас проходили выборы на уездную конференцию Народного Фронта. Делегатом был избран крестьянин, бывший партизан Светомир Нешич.

— Он член какой–нибудь партии?

— Член Земледельческой партии. Мы выбрали его, как человека, который хорошо показал себя в борьбе Народного Фронта против оккупантов. Он знает нужды и интересы народа и никогда не предаст его.

Это были не согбенные несчастьем люди — это были победители. Пять лет они были воюющим народом. В тяжелом пути к победе они осознали свои силы.

Когда мы садились в машины, к раскрытой дверце лимузина, где сидели наши девушки, протянулась рука с корзиной фруктов. Сам хозяин корзины постеснялся выйти из толпы — изношенная одежда пе позволяла ему нарушать принятые законы приличия. Когда на эту тему стали задавать вопросы, Станич вынул из кармана записную книжку, в которую он в течение десяти лет вписывал все свои доходы, и заявил:

— Я человек расчетливый и вот что скажу: в среднем вся моя семья зарабатывала до войны пять динаров в день, а налога я платил 1500 динаров в год. Из года в год рос мой долг казне. Теперь я зарабатываю 150 динаров в день, а налога плачу в год 500 динаров.

— Почему вы тогда не купите себе ботинки? — задал вопрос один из иностранных журналистов.

Станич спокойно спрятал книжку в карман и сказал:

— Я сейчас могу купить ботинки себе и всем моим родственникам, но, к сожалению, у нас нет кожи для обуви. Приезжайте через два года, тогда я вам покажу не только, что у меня будет на ногах, но и в сундуке.

…Дальше наш путь лежал через плодородные долины Дуная. Низовой горячий ветер, сжигающий все зеленое, живое в несколько суток, здесь, остуженный могучей рекой, кротко и тихо колышет ветви фруктовых деревьев и пахнет не африканской пылью, а цветами и листьями.

Воеводина — житница Югославии. Здесь самая богатая земля Средней Европы.