Великими именами, великими подвигами одухотворены твердыни города Ленина.

Творческая мощь, энергия бесконечного созидания, преображающая сила заключены в его могучем поясе заводов, осененных бессмертной славой. Заводы–герои, люди–герои. Это опи построили этот корабль, в котором с такой силой воплотилась мужественная душа героического города.

И когда корабль медленно и плавно под звуки гимна стал сходить со стапелей на воду, на мгновение показалось, что это город начал свое чудесное плавание. Да ведь это правда: стальная частица Ленинграда теперь будет бороздить воды океанов и морей, и имени этого корабля, его пламенному флагу будут с благоговением и любовью рукоплескать миллионы людей. И корабли других стран — одни, как братья, другие — хотят они этого или не хотят, — а будут салютовать ему, и, может, не из вежливости, а из разумной почтительности, но будут.

Можно было б рассказать много интересного о том, как строился этот корабль, который будет возить драгоценные грузы и пассажиров по морям и океанам, омывающим землю нашей страны, о людях, созидавших его, вложивших в него свою душу, одухотворивших его, об удивительных подвигах этих людей, об их самоотверженном и трудовом героизме.

Но вот простой рассказ человека, пе совершившего, по его свидетельству, ничего особенного, а просто честно работавшего, как и все. Этот рассказ дословно записан нами со слов клепальщика Георгия Полякова.

— Когда комсомол взял шефство над морским флотом, мне не повезло. Меня не взяли на флот по здоровью. Тогда я поступил на завод клепальщиком, чтобы строить корабли для других. В это время на завод из Америки приехал брат одного нашего рабочего — тоже клепальщик. Он работал в Детройте, но, видно, жилось ему там неважно. Он привез с собой заграничный инструмент и хвастался, что научит нас работать по–американски. Я организовал комсомольскую бригаду ДИП [2] и вступил в соревнование. Первый раз я не смог его обогнать и был этим очень огорчен. Но когда начали принимать нашу работу, заполнив отсеки, которые мы клепали, водой, сорок шесть заклепок «американца» пустили слезу — это был брак. А у меня ни одна заклепка не слезилась. С тех пор мы стали называть слезливые заклепки «американскими глазками». Когда начали строить мощный ледокол, я предложил новый, двусторонний метод клепки. От этого увеличилась производительность втрое. Во время сбор–ки внутреннего набора одного корабля детали его так тесно были расположены друг к другу, что пневматический молоток между ними не проходил. Я отрезал ручку у своего молотка и приварил ее сбоку. Молоток стал короче, и я клепал там, где раньше невозможно было клепать механическим способом. Меня вызвали в Москву. Я сделал доклад в Доме инженеров и техников о своем укороченном молотке, о методах работы с ним. Завод «Пневматик» выпустил по моим чертежам серию таких молотков.

Я решил учиться, чтобы стать инженером. Началась война. Когда враг стал подходить к нашему городу, вместе со своей бригадой я собирал и устанавливал на оборонительных рубежах броневые щиты и колпаки для дотов. Во время отхода частей мы разбирали и эвакуировали броню на новые рубежи. Все это делали под огнем. Зиму я работал по ремонту поврежденных кораблей. Завод бомбили и обстреливали. Работая, я накрывался брезентом, маскируя огонь горна. Пробоины поврежденных кораблей были часто залиты слоем цемента в метр толщиной. Цемент служил им пластырем, но если бы вы знали, как тяжело было вырубать этот цемент, чтобы потом наложить на корпус стальную заплату! Я выезжал со своей бригадой на корабли; чинили их во время боевых действий. Бывало, возвращались обратно не все. У одного корабля был разрушен начисто нос. Мы стали делать новый. По военному времени нам дали срок только семь месяцев, мы закончили за два с половиной. Разорвало пополам другой корабль, одна половина его затонула. Мы сделали эту половину заново и соединили ее с оставшейся на плаву, но продолжавшей вести огонь по немцам все месяцы, пока мы строили недостающую половину.

Нам приходилось работать больше вручную и на воздухе, и если б не горны, возле которых мы грелись, было бы совсем трудно. Отмороженные руки теряли чувствительность, и, когда их отогреваешь, нужно внимательно следить, чтобы не обжечь. Самое интересное, что мы никак не могли установить для себя норму. Каждый раз условия работы были такие разные, — просто непонятно, на чем было основываться. Техника безопасности, как вы сами понимаете, отсутствовала. Потом транспортировка материала. Везут ребята на санях стальные листы, а по дороге два человека свалятся, и их приходится класть на сани; пока эти отлеживались, другие падали. Поэтому мы решили, в общем, придерживаться норм мирного времени, и никакие обстоятельства во внимание не принимать, как будто все нормально.

В армии я участвовал в девяти боях, ранен под Кенигсбергом. Вернувшись на завод, я сначала работал по ремонту кораблей, а потом мы стали строить новые. И хотя бригада моя была вдвое меньше, чем до войны, нормы мы выполняли на 300–400 процентов. Почему? Перед самим собой неловко иначе работать. Ведь вы подумайте: если я голодный, под огнем, в самых неловких условиях мог не потерять мирные нормы, то как же теперь с меня причитается, если я полный комфорт в работе имею. Вот корабль мы сейчас па воду новый спустили. Конечно, очень радостно. Но я перед своей бригадой выступил и сказал: ничего такого особенного в этом нет — в нормальyых условиях приличные корабли строить. Вы больше думайте о том, какие неполадки были в работе. Потому что раньше в неполадках немец виноват был, и это понятно, а теперь мы только сами можем быть виноваты, и это непонятно и недопустимо.

Война приучила советского человека много с себя спрашивать. Сейчас мы высоко вознеслись и обязаны еще выше подняться. Недавно я своих учеников на экскурсию водил — американское суденышко им доказывал. Постройка военного времени. Корпус на живую нитку сшит. Халтура. Не корабль, а тара, плавучий сарай. А потом на тот корабль пошли, которому мы полкорпуса во время блокады отстроили. Главный механик корабля высокую оценку этому полкорпусу дал. До сих пор никакого ремонта не требуется, хотя мина корабль очень сильно в сорок пятом году тряхнула, а ни один шов не разошелся. Очень полезной была эта экскурсия для моих ребят, с точки зрения пополнения политических знаний. Сейчас мои ученики самостоятельно работают — на одну заклепку меньше минуты. И если хоть одна заклепка на испытаниях «заплачет», — это как ЧП, чрезвычайное происшествие. Замечательные мастера растут, настоящие ленинградцы.

А дел впереди много — двенадцать морей и три океана берега нашей страны омывают. Нам, ленинградцам, корабельщикам и судостроителям, эти дела по сердцу приходятся.

1948 г.

Самолет держал курс все дальше на север. Он летел над беспредельной зеленой пучиной лесного океана, и когда попадались навстречу горы, они вздымались, как гигантские зеленые волны этого океана.

Наш пилот–лесообъездчик изо дня в день подымает свою машину в воздух, а грандиозная работа по созданию аэрофотосъемной карты лесного океана еще далека от завершения. Над созданием этой карты трудились пилоты Карелин, Архангельска, Нарьян–Мара, Игарки, Якутска, Верхоянска, Анадыря и многих других городов Севера.

На этой карте с поразительной точностью запечатлевались гигантские запасы зеленого золота в нашей стране — лесные богатства, равных которым пет в мире.

В карельских лесах сама природа и человек пошли навстречу друг другу. Бесчисленные реки устремлены своим течением, своими водными конвейерами к главным железнодорожным магистралям и к Великому водному пути, проложенному Беломорско–Балтийским каналом.

Карелия — поставщик отличнейшего леса, ибо твердая, мелкослойная древесина могучих карельских сосен и елей является самой лучшей но своим качествам древесиной в мире.

Наша страна, создавая великие стройки коммунизма на Волге и Днепре, в Крыму и Туркмении, грандиозные сооружения нашей эпохи, поставила перед лесной промышленностью Карело–Финской ССР задачу непрерывно увеличивать заготовку древесины, поставлять ее на стройки во все возрастающих размерах.