Краммашстрой. Строится величайший в мире машиностроительный завод. На строительство прибыла группа московских электросварщиков. Все — молодежь, недавно окончившая электросварочные курсы: среди них много комсомольцев. Работа по электросварке еще не начиналась. Ребятам предложили пока пойти на другую работу. Они отказались, мотивируя свой отказ отсутствием спецодежды. Сочинили отказ и мотивировку — Эркин и Чумичев, выгнанный из комсомола.

Молодые москвичи жили три недели на строительстве и ничего не делали. Сами ни к кому не ходили, и их не беспокоили. Комсомольские организации на строительст–ве знали о приезде москвичей. Даже как–то заворг обмолвился, что–де неплохо, что москвичи приехали, народ, должно быть, культурный… но пойти к ребятам, познакомиться с ними, ориентировать их — никто не догадался. Комитет ждал, когда придут к нему, а москвичи ждали комитет.

— Ребята, — сказал Эркин, — завтра — Новый год. Я, как председатель пропойной комиссии, даю приказ по эскадрону. Гони по красненькой.

По красненькой собрали. Чумичев сходил в город и приволок несколько литров водки.

Началась выпивка. Эркин на минуту исчез, потом снова появился и сказал сияя:

— Ребята, нас девчата из женского барака к себе зовут.

На самом деле их никто не звал. Ребята гурьбой пошли в барак. Увидев пьяную толпу, женщины начали их гнать, но те, будучи вполне уверены, что их действительно кто–то приглашал, не уходили.

Староста барака, накинув платок, выбежала на улицу. Навстречу ей попался председатель стройкома, возвращавшийся вместе с группой рабочих с собрания. Она попросила его унять хулиганов. Председатель пошел в барак, первый, с кем он столкнулся, был Чумичев. Увидя председателя, Чумичев сказал ухмыляясь:

— Ты давай топай отсюда помаленьку.

И загородил вход.

— Пусти, — сказал председатель и хотел пройти.

— А, ты так, — взвыл Чумичев и ударил председателя по лицу, вбежал в барак и закричал:

— Ребята, там шпана пришла, бить хочет.

Началась драка, и только после того, как председатель несколько раз выстрелил в воздух, хулиганы остыли. На суде рабочая общественность требовала самого сурового наказания хулиганам. Но рабочие также требовали к ответу и комсомольских работников, которые не сумели вовремя проверить прибывших и охватить их своим влиянием через кружки, школы и клубы.

Отчего иногда рабочий парень перерождается в хулигана? Мы не всегда умеем сделать работу клубов интересной. Наши спортивные организации замыкаются в свои рамки и забывают о повседневной массовой работе с неорганизованной молодежью. Парню скучно, он не знает, что бы придумать такое занимательное и интересное. Он идет к такому же скучающему приятелю, там сидят еще несколько неприкаянных. От нечего делать перекидываются в картишки. Тупо глядя на карты с их: символическими знаками одури и скуки, ребята для начала играют по маленькой. Потом ставка увеличивается. От картежа переходят к выпивке, от выпивки к ссорам и дракам. Большое место в быту и жизни нашей молодежи занимают вечеринки, конечно, с выпивкой.

На этих вечеринках любопытны фигуры так называемых «мировых» парней. Внешне они выглядят так: ослепительный, до ломоты в глазах, сверкающий галстук, яркая рубаха с металлической застежкой «молния», костюм моден до преувеличения и пошлости. Этот парень умеет плясать, умеет петь рохтнсы, бренчать на гитаре, знает уйму анекдотов. Он развязен, снисходительно груб с девушками, уверенный в своем превосходстве, в то же время кокетлив и жеманен, разговаривая, пересыпает блатными словечками.

Он иногда свой парень среди деловых. Костюмы, сверкающую новизну нескольких пар ботинок, постоянную монету для выпивок — из одной только получки не возьмешь. На производстве этот тин халтурит, на производстве ему скучно. Производство — это скучная необходимость — не для денег, — нет, ему нужно прочное социальное положение. Он прогульщик, бюллетенщик. Свои прогулы он умеет замазывать. Он старается подружиться с мастером, табельщиком. Он приглашает их на вечеринки. Он имеет возможность каждый день ходить на вечеринки, его как веселого «фартоватого» парня приглашают на вечеринки всюду. И это его оружие, его капитал. Есть ребята, которые относятся к нему с восхищением, они подхалимничают, чтобы через него попадать на вечеринки. Он вертит этими ребятами, как хочет. Это новый тип паразита. Он борется с нами, с комсомолом, с общественностью в быту ядовитым и гибким оружием вечеринок.

Клуб — вот где центр сосредоточения сил борьбы с влиянием врага в быту. Новые формы, завлекательные и интересные, должны своей радостью и весельем уничтожить воняющие сивухой и глупостью вечерние сборища.

У нас при милиции существует Осодмил — общество содействия милиции. Наряду с массовой воспитательной работой надо усилить оружие административного воздействия, надо прямо сказать, что комсомольские организации не сумели правильно оценить и серьезно отнестись к работе Осодмила. Осодмил не стал серьезным орудием против хулиганства, осодмилец — лицо, часто не пользующееся ни авторитетом, ни уважением. Вокруг Осодмила не поднята серьезная работа.

Были курьезы. Пионеры решили, не в пример комсомольцам, включиться в Осодмил целыми отрядами. Кто–то допустил такое головотяпство. Странно было видеть, как какой–нибудь малец тянул за рукав подвыпившего гражданина в милицию, усердно дуя в свисток, что вот еще немного и он улетит в небо. Подвыпивший гражданин, правда, шел, ошеломленный столь необычным блюстителем порядка.

Будет время, мы в этом неколебимо уверены, когда милиции нечего будет делать. Но сейчас будем бдительны, товарищи. Хулиганство — это конвульсия издыхающего классового врага.

1933 г.

Юденич наступал на Петроград. Бои шли на подступах. Уже из передовых окопов сквозь кислый туман можно было увидеть мерцающий силуэт величественного города.

Рабочие, красноармейцы, матросы героически защищали свой любимый и родной город.

В расположении фронта находились Пулковские высоты, на них возвышалась знаменитая Пулковская обсерватория, опоясавшая землю своим собственным Пулковским меридианом. Советское командование в эти тяжелые и страшные минуты, движимое благородными заботами о бессмертии науки, обратилось к генералу Юденичу с предложением: сделать Пулковские высоты, на которых находилась драгоценная для всего научного мира обсерватория, нейтральными. В ответ генерал Юденич бросил на Пулковские высоты лучшие офицерские полки, танки, артиллерию.

Вся тяжесть лобового стремительного удара врага обрушилась на красноармейский отряд имени Карла Маркса, защищавший Пулковские высоты.

Танки, мерцая тяжкими стальными доспехами, поднимая землю, с ворчанием мчались на жидкую цепочку закопавшихся в землю людей. Снаряды падали, подбрасывая к небу гигантские фонтаны земли. Воздух шатался, и люди получали тяжкие ранения, контузии от этих могучих колебаний пропитанного гарью воздуха.

Матрос Белокопытов, командир отряда, вжимая в глаза бинокль, подымал руку, а когда он опускал ее — истерзанная старая трехдюймовка выплевывала визжащие снаряды.

Удалов — токарь Путиловского завода, белобрысый, голубоглазый парень, с пушистыми ресницами, прижимаясь к трясущемуся, воняющему от накала пулемету, бил по врагу.

Внезапно Белокопытов наклонился к нему и стал что–то кричать, указывая назад — туда, где на толстом холме возвышалась хрупкая стеклянная голова обсерватории.

Слов его нельзя было разобрать, но Удалов понял по движениям губ командира, что нужно было сделать.

Удалов хотел встать и, приложив руку к козырьку, сказать четко по–военному: «Есть, товарищ командир, будет сделано», но Белокопытов схватил его за ногу и повалил на землю. И если бы он этого не сделал, Удалов валялся бы на земле с телом, перебитым свинцовым ливнем.

Удалов шел в обсерваторию вместе с двумя красноармейцами.

Моросил неиссякаемый мелкий дождь, было скользко, люди карабкались вверх, цепляясь за взлохмаченные кусты.