Создавая миф о Риджуэе–полководце в то время, как он просто–напросто палач, гангстеры пера цитировали некоторые его военные «афоризмы». Глубокая «мысль» Риджуэя о войне: «Война похожа на игру в футбол». Стратегическая формула Риджуэя: «Территория и недвижимая собственность здесь явления преходящие»… Девиз Риджуэя: «Мне в Корее не нравится, но мне также не хочется убираться отсюда отстеганным».

Риджуэй докладывал в Вашингтон не о победах на фронте, а о количестве уничтоженного мирного корейского населения, о сожженных городах и селах, и в Вашингтоне это нравилось, там были довольны: Риджуэя назначили преемником Макартура.

В Америке Макартура окрестили «восточным Цезарем». Такой же пышный титул потребовалось срочно подыскать для Риджуэя. Этот титул ему нашли: «американский Роммель».

Понятно, что Риджуэй, будучи сам палачом, постарался в меру своих способностей перенести на корейский фронт все самое ценное из опыта гитлеровских палачей. Он применил бактериологическое оружие против мирного населения и снаряды с отравляющими веществами против солдат противной стороны. На специальное «санитарное судно» по его приказу отправлялись партии военнопленных, где над ними производились изуверские «опыты». Как и Макартур, Риджуэй теперь стал позировать перед фотографами, стоя у груды тел расстрелянных мирных жителей. Словом, он всячески старался оправдать столь желанное для налача прозвище — «американский Роммель».

Еще находясь в Америке, Риджуэй понял, что «ошибка» Макартура состояла в том, что он считал себя «хозяином прежде Моргана». Поэтому он повел себя как послушный холуй тех, кто рекомендовал его президенту, и не лез, как Макартур, с собственными предложениями в Вашингтон. Он знал, что Уолл–стрит и Морган укажут, что и когда нужно делать, и ему передадут их приказы. А пока он исправно «справлял» свои палаческие обязанности, как ему было предписано начальством.

Риджуэй приказывал: «Не продвигайся дальше, пока ты не уничтожил всех коммунистов». II тем, кому он отдавал этот приказ, нравилось — не продвигаться дальше, не рисковать своей шкурой, когда можно совершенно безнаказанно убивать людей, даже младенцев, называя их «коммунистами». Один полковник, подчиненный Риджуэя, оценивая приказ своего командующего, откровенно выразился так: «Ребята не сражаются там за демократию. Они воюют потому, что их ведет за собой командир взвода, а командир воюет потому, что таков приказ его командования, и так далее, до самой верхушки».

Если «верхушка» — это Уолл–стрит, то сам Риджуэй — послушный воле начальства «командир взвода». Господа банкиры приказали, и «взводный» Риджуэй объявил о «смягчении некоторых ограничений, введенных оккупационными войсками», и приказал амнистировать 160 тысяч японских военных преступников. Зачем? «Надо разрешить Японии перевооружиться и создать сухопутные вооруженные силы численностью в 300–500 тысяч человек», — заявил Риджуэй токийскому корреспонденту «Нью–Йорк геральд трибюн». Предложение прекратить военные действия в Корее вызвало у Риджуэя следующую реакцию: «Я хочу бронированного соглашения».

Вислозадый военный чиновник, приобретший за долгую службу популярность «услужливого генерала», намеревавшийся после Второй мировой войны завершить свою карьеру в аккуратном домике в форте Майер, американский мещанин, услаждающий себя на сон грядущий чтением списков принадлежащего ему имущества и поддерживающий здоровье ежедневной игрой в пинг–понг, волею хозяев Америки стал главным палачом корейского народа.

Для того чтобы снискать расположение своих «парней», прибыв в Корею, он вырядился, как фигляр. Одпа–ко солдаты, увидев огромный пакет первой помощи, который Риджуэй постоянно носит за плечами, прозвали своего командующего «ходячим клистиром». А гранаты, которые он навесил на себя, породили только анекдоты о том, что адъютант Риджуэя каждое утро чистит их зубной пастой, чтобы они всегда воинственно блестели. И как ни пытались американские газетчики поднять I воинский престиж Риджуэя, их писания делали облик этого кровавого палача и отвратительного фигляра еще более омерзительным и отталкивающим.

Сейчас этот пожилой, ошеломленный своим кажущимся величием американский генерал находится в состоянии крайнего нервного возбуждения. Он часто принимает корреспондентов, он беспресстанно повторяет: «Я считаю, я требую»; его имя не сходит со страниц мировой буржуазной печати. И хотя ему платят большое жалованье — жалованье палача, он страшно нервничает. «Иногда для того, чтобы разрядить свою физическую энергию, — пишет журнал «Тайм», — он залезает на возвышенности у лагеря и бесконечно ходит там взад и вперед. Один его помощник в связи с этим сказал: «Это ужасающее зрелище».

Может быть, этот помощник опасается, что Риджуэй кончит не как Макартур, а как Форрестол?!

Действительно, Риджуэю очень трудно в Корее. Он согласился на должность палача и, надо сказать, отличился в ней, опередив даже своих гитлеровских предшественников. Сейчас перед ним поставлена другая задача — под прикрытием переговоров в Кэсоне расширить американскую агрессию в Корее.

Риджуэй послушно выполняет указания, которые он получает от начальства, но он всегда попадается на место преступления, оставляя после себя неопровержимые улики в виде несгоревшего напалма и бомбовых осколков. Командование корейской Народной армии ежедневно обличает откровенно бандитские приемы, которые Риджуэй пускает в ход для срыва переговоров. И хотя он приказал своему подручному Ван Флиту использовать переговоры для подготовки к новому наступлению, томительное беспокойство не покидает его.

Риджуэй знает, что он не мудрец. Но он не настолько глуп, чтобы не понимать, что правительство США согласилось на переговоры о прекращении огня потому, что американские оккупанты понесли в Корее военное поражение. Не такой он дурак; чтобы не понимать и то, что требования миллионов людей всего земного шара — прекратить войну в Корее — пугают его хозяев, которые помнят судьбу гитлеров. Ведь недаром, он–то знает, военные неудачи американцев в Корее вызвали разброд среди его хозяев. Известно ему и то, что усилились трения между США и Англией, а также другими странами, вовлеченными американцами в корейскую авантюру.

Страшно Мэтью Риджуэю в Корее. Он боится, как бы хозяева не сделали из него козла отпущения за все те мерзости, которые он сам и подчиненные ему убийцы совершили на корейской земле. Пускаясь в свои одинокие вечерние прогулки, о которых писал журнал «Тайм», «американский Роммель» быстро перебирает своими жилистыми ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, позвякивает подвешенными на груди гранатами, сухими пальцами нервно ощупывает за плечами огромный индивидуальный пакет, мелкая трусливая дрожь сотрясает его поджарое тело. В такие минуты ему вспоминаются войлочные туфли, которые стоят под кроватью дома, в форте Майер, и фланелевый халат, который женушка Пенни всегда согревала на электрическом калорифере. И чтобы избавиться от очередного приступа страха, генерал отдает приказы о новых провокациях. «Сорвать переговоры во что бы то ни стало» — так угодно его хозяевам…

Мэтыо Риджуэй еще продолжает в Корее своп прогулки, о которых его помощник, сам того не ведая, правильно заметил, что это «ужасающее зрелище». Зловещая тень убийцы мечется по холмам, политым кровью безвинных людей. Но сколько бы ни длились еще эти «прогулки» по чужой земле, они не принесут Риджуэю ни славы победы, ни лавров полководца. Стальной шлем не поможет Риджуэю скрыть горящее на лбу его клеймо — «палач корейского народа».

1951 г.

Нью–Йорк справедливо гордится своими самыми высокими в мире зданиями, множеством разноцветных, как леденцы, автомашин с ультрамодными кузовами, тем, что он самый гулкий город на земном шаре и стоит на первом месте по оглушению своих жителей шумами.

Но этот добротно и с размахом построенный город обладает метро, которое может вызвать восхищение разве что любителей технической старины. Вагоны в нем болтаются на ходу, нестерпимо грохочут, духота удручающая. Входы и выходы в метро сооружены с той же непритязательностью, как некоторые более скромные места общественного пользования.