Немцы давно начали завоевывать эту землю. Немецкие колонисты захватили самые лучшие угодья. Триста тысяч безземельных югославских крестьян голодали на этой благодатной земле.

Из немецких колонистов во время оккупации была сформирована дивизия «Принц Евгений». Немецкие помещики стали расширять свои владения, прибегая к расчетливым и планомерным убийствам. Жестокость расправы солдат этой дивизии над крестьянами была чудовищной.

Воеводину населяют шесть национальностей. Чтобы облегчить себе задачу захвата богатых земель, немцы объявляли эти национальности по очереди вне закона, стараясь натравить один народ на другой. Они хотели, чтобы народы истребили друг друга. Но получилось иначе — люди уходили в горы и, сражаясь в партизанских отрядах Народного Освободительного Фронта, истребляли немцев.

Здесь, в Воеводине, мы явились свидетелями величайшего политического завоевания Народного Фронта.

Весь смысл, все значение федеративности Югославии раскрылось перед нами в единстве народов, рожденном в результате пятилетней борьбы за свою свободу и независимость.

Сербы, хорваты, словаки, русины, венгры, румыны — каждая национальность в Воеводине, пропорционально своей численности, имеет своих представителей в комитете Народного Фронта. Каждая национальность имеет свою газету, гимназии, где нреподавание ведется на родном языке. По закону, принятому Антифашистским Вече Национального Освобождения Югославии, национальная и религиозная ненависть карается.

Разрешение национального вопроса в духе высшего демократизма раскрыло в народе благородные черты братской солидарности и сахмоотверженной взаимопомощи.

Мы были в деревнях Воеводины, где еще много безземельных крестьян, где каждый метр чудесной плодородной земли бесценен. А нам показывали участки, которые постановлением сельской общины отведены для крестьян–переселенцев из Боснии, многострадальной Боснии, совершенно разоренной оккупантами.

Каждая из шести наций, населяющих Воеводину, братски делилась с боснийцами. И это движение было вызвано не каким–нибудь решением свыше, а только душевным стремлением самих крестьян, чистым и простым побуждением, рожденным любовью к другому народу.

Мы видели в Воеводине ягнят, которых выращивали для разоренной Черногории, Боснии и Словении воеводинские крестьяне. Мы видели в крестьянских сараях новенький, бережно хранимый инвентарь, предназначенный в подарок будущему соседу–переселенцу. Один из корреспондентов задал вопрос крестьянину:

— Как же так, у вас у самих не хватает земли, а вы еще приглашаете переселенцев?

Воеводинца этот вопрос привел в замешательство, и, не скрывая своего удивления, он спросил:

— А кто же им может по. мочь?

— Государство.

— А государство — разве это ие мы сами?

В той же деревне наши товарищи по перу задали другие вопросы: «Не будут ли отбирать землю у более богатых крестьян, чтоб наделить ею тех, кто ее не имеет?»

— У нас, — ответили крестьяне, — есть 450 тысяч гектаров земли, национализированной у немецких колонистов и военных преступников. Эго почти треть всей земли Воеводины. А землю тех, кто ее сам обрабатывает, ие имеет право тронуть никто.

— Как вы справились с севом?

— У нас было организовало сорок машинно–тракторных станций. За пользование трактором мы платили деньгами или натурой.

Пять лет фашистского владычества не смогли ни согнуть, ни запугать народ.

В Шабаце мы посетили музей народно–освободительной войны. Здесь мы видели фотографии зверств немцев, итальянцев, четников, усташей. Изощренность этих зверств достигла таких пределов, что рассказывать о них невозможно.

В музее мы встретили Даринку Стефанович, женщину в черном, с сухим и спокойным лицом. Она пришла сюда пешком из далекой деревни и принесла с собой фотографию сына. Она попросила:

— Пожалуйста, позвольте мне положить портрет сына сюда: пусть люди смотрят. Ему было 25 лет, его сильно мучили перед казнью.

Народ, который познал такие страдания, теперь отдает все свои силы, всю свою душу за светлое начало жизни.

Мы познакомились также с секретарем комитета Народного Фронта Воеводины Иваном Веселиновым. Ему 39 лет. В 1931 году за то, что он призывал народ к освободительной борьбе, его осудили на 15 лет каторги. 10 лет и 4 месяца просидел в тюрьме. Потом ему удалось бежать вместе с 32 заключенными. Один из них — Спасое Стенич просидел в тюрьме двадцать лет, семь с половиной лет находился в кандалах. Беглецы укрылись на горе Фрушка у партизан. Шли годы партизанской борьбы. Из 32 бывших заключенных осталось в живых только восемь. Веселинов из рядового партизана стал руководителем отряда. После освобождения Воеводины его тайным голосованием единогласно избрали секретарем комитета Народного Освободительного Фронта.

В борьбе проверялись люди. Мерилом достоинства каждого стало то, что он сделал для победы.

Снова мы ехали по цветущей земле. Мы ехали мимо нив, возделанных героическим трудом, мимо белых хат, где живут люди большого сердца, способные на подвиг и истинную любовь человека к человеку.

Счастливое волнение, вызванное хорошими людьми, было омрачено тем, что пришлось нам услышать в другом месте.

Мы заехали в деревню Булькес, где нашли себе приют четыре тысячи беженцев из Греции. Эти люди вынуждены были покинуть свою родину после того, как в кровавых боях освободили ее от оккупантов. Никола Терзов, старшина этих изгнанников, крестьянин из деревни Омомно, пригласил нас к себе. В комнате стало тесно от набившихся туда людей. Нашелся один грек, знающий французский язык. Наш коллега с французского переводил на английский; американец, знающий русский, в свою очередь переводил нам.

Терзов собирал продукты в свое время для партизан, дравшихся с фашистскими оккупантами. Но недавно в их деревню приехали полицейские, окружили ее и стали вылавливать бывших партизан. Терзов спрятался в погребе. Полицейские, не найдя его, забрали пять быков, шестьдесят овец, разрушили дом и ушли. Эти полицейские раньше работали у немцев. Правительство после разоружения ЭЛАС[3]снова приняло их на работу. Терзова преследовали, он бежал. Вот и вся его история.

Потом нам представили Чехаю Эфронти, из деревни Эвропохуменикачильчи. Ей 18 лет. Зубы ей выбил прикладом фашист. Она показывает нам раны на ногах. Это ее били в застенке палками по ногам. Когда теряла сознание, обливали водой.

— За что вас арестовали?

— Я носила хлеб партизанам.

— Когда носили?

— Когда наши воевали с немцами и итальянцами.

— Меня тоже избили, хотели расстрелять, — заявил Янес Лямос из селения Нестория–Костория, — за то, что я работал в партизанском Красном Кресте. Я видел, как по дороге в тюрьму полицейские гнали обнаженных девушек, членов ЭАМ[4], и били их плетьми.

Один из наших иностранных коллег, обращаясь к Лямосу, сказал, что теперь произошли изменения. Подобные факты уже не будут повторяться в Греции.

Но тут выступил Иванне Хадзиспанаесту, бывший агроном из деревни Димерли–Фарсало, два года сражавшийся в рядах партизан:

— Я бежал из Греции четыре дня тому назад. И должен вам сказать, когда мы в свое время арестовали фашиста Сурласа, мы не стали его казнить, передали английским войскам для наказания. И что же потом я увидел? Сурлас ехал но улице в автомобиле. Толпа стала кричать: «Смерть Сурласу!» Он приказал шоферу остановить машину и пригрозил нам кулаком. Сейчас Сурлас организовал шайку, уже убил тридцать бывших партизан, устраивает облавы.

Нам пришлось выслушать десятки подобных рассказов.

Мы вышли на улицу. Вся колония собралась с нами проститься. Мы были для них гостями, хотя сами они только недавно нашли приют в доброй и свободолюбивой стране.

Надвигались сумерки. Воздух стал синим. Небо покрылось огромными звездами. Мы ехали вдоль Дуная, освещенного небом. Все было красиво вокруг, а на душе — после посещения деревни Булькес не очень хорошо…