Берке, получив тайное послание великой ханши, тотчас отправил во Владимир мурзу Давлета, своего преданного человека.
— Пригласишь Владимира Углицкого и Василия Ярославского на достархан. Пусть примут наши угощения, приготовленные искусным китайским поваром и врачевателями. Но ни один урус ничего не должен заподозрить. Яд должен действовать очень медленно.
Владимир Углицкий и Василий Ярославский были приглашены на достархан в начале декабря 1248 года. Первый скончался через три недели, а второй 7 февраля 1249 года.
Смерть молодых князей вызвала удивление не только у Батыя, но и у Сартака. Батый вспылил:
— Я покорил Русь и мне лучше знать, кого казнить, кого миловать. Только я имею право вмешиваться в дела русских князей. Эта Огуль многое из себя корчит. Чем сильней князь, тем больше он соберет для меня дани. А эта шайтанка режет и травит их, как шелудивых собак. Она ничего не смыслит в русских делах… Слушай, Сартак. Я поручаю тебе Золотую Орду, а сам займусь Монголией. Берегись моего брата. Берке давно мечтает завладеть Ордой, но я этого не допущу.
С отъездом Батыя в Монголию, вражда между его сыном и Берке усилилась…
А Огуль как задумала, так и решила. Великим князем она назначила Андрея Ярославича, за Невским же закрепила Новгородское, Киевское, Черниговское и Переяславское княжества.
В декабре 1249 года князья вернулись на Русь. Андрей тотчас проследовал во Владимир, а Невский надумал заглянуть в Ростов, к Марии, к своей доброй советчице.
— Ну, как ты, Мария Михайловна? — пытливо глянул на княгиню гость.
— Трудно, Александр, — откровенно призналась Мария. — Беда за бедой. Недавно брата Василька похоронила, а затем и его племянника… Странная смерть. Оба на здоровье не жаловались.
— Соболезную, Мария Михайловна. Слышал. Ты права — странная. Думаю, без руки ханши Огуль тут не обошлось.
— И я ее подозреваю… Ну, да ладно о грустном. Были и радостные минуты. Бориса моего не видел?
— Не успел, Мария Михайловна. Сразу к тебе.
— Летом свадьбу сыграли.
— Да ну? И когда только подрос. Сколь уж ему?
— В лета вошел. Восемнадцать. Прошлым летом, когда ты еще в Каракоруме сидел, женился на муромской княжне Марии Ярославне.
— Довольна ли молодой княгиней?
— Пока ничего худого не замечала. Кажись, удачный будет брак… И другая добрая новость. Определила я младшего Глеба. Нынешней весной он ездил к хану Сартаку и получил ярлык на княжение в Белоозере. А третью добрую весть ты сам привез.
— Отлучение от великого княжения? — усмехнулся Невский. — Аль ты рада тому?
— Конечно же, никакой радости я от этого не испытываю, но я наверняка знала, что великокняжеский стол тебе не отдадут.
— Наверняка? — удивился Невский. — Хотя, зачем я тебя спрашиваю. Ты, Мария Михайловна, всегда прозорлива.
— Я просто взвесила обстановку на Руси и подумала, что прославленного Невского опасно ставить на великое княжение. Уж лучше отодвинуть его подальше от центра Руси — к Киеву, Чернигову, Новгороду. Поближе к половцам, немцам и шведам. Пусть там сражается и ослабляет русские рати.
— А ведь ты права, Мария Михайловна… Но какую же я тебе добрую весть привез?
— За тобой, Александр, закрепили мой отчий Чернигов. И теперь я бесконечно счастлива, что место моего покойного батюшки займет такой достойный человек.
— Ты меня переоцениваешь, Мария Михайловна, — поскромничал Александр. — Достойные люди и в Чернигове найдутся… Кого бы ты хотела видеть наместником?
— Я знала, — вздохнула княгиня, — что ты вновь сядешь в Новгороде. Там, где враги обок, там и ты… Что же касается наместника, сам решай. Тебе видней, лишь бы о Чернигове, как и мой отец, неустанно радел.
— Надежного человека подберу, ты уж не сомневайся, — заверил Невский.
— А что же с остальной Русью, Александр? Тяжело под игом сидеть, вся Отчизна стонет. Вот уж десять лет под ордынским ярмом живем. Неужели не сыщется муж, кой кинет клич по Руси, дабы подняться всему люду православному? Неужели?!
В глазах Марии — и боль, и отчаяние, и неудержимый порыв, от коего пошел по телу Александра озноб. Эта княгиня настолько измучалась и настрадалась душой, что готова сама схватиться за меч и призвать русичей на священную войну с поработителями.
Александр Ярославич поднялся из-за стола и, подойдя к Марии, положил свои тяжелые ладони на ее мягкие, хрупкие плечи.
— Рано, Мария Михайловна, рано! У самого скорбит душа, самому хочется схватить меч, но это всего лишь порыв. Рано! Сила по силе — осилишь, а сила не под силу — осядешь, и так осядешь, что уж вовек не подняться. Как это ни горько, но сейчас перед Русью стоит иная задача: дабы предотвратить новые татарские нашествия, надо поддерживать мирные отношения с ханами и при этом объединять все русские земли на Северо-Западе, чтобы оказывать решительный отпор Литве, немцам, свеям и папской курии[178]. Другого пока не дано. Ни один князь, будь он семи пядей во лбу, не способен сейчас нанести победный удар по татаро-монголам. Ни один князь!
Александр Ярославич снял с плеч Марии руки и вновь уселся за стол.
— Разумом понимаю, но сердцем…
В глазах Марии застыла глубокая печаль.
Невский осушил чарку, надвое разломил ломоть ржаного хлеб, понюхал.
— Какая прелесть. Славно пахнет. Отвык я от русской пищи. Свой выпекаешь?
— Свой. Потихоньку засеваем старые пахотные земли. Главный упор делаем на рожь. Она устойчива к переменам погоды, рано созревает и реже попадает под ранние заморозки.
— А ты, я вижу, крестьянские дела не худо ведаешь.
— Жизнь заставляет, Александр. Без ума проколотишься, а без хлеба не проживешь. Вот и налегаем на рожь, и не только: и овсы, и ячмень, и просо и горох возделываем. Немалое подспорье. Как в народе говорят: от земли взят и землей кормлюсь.
— Добро, Мария Михайловна. А вот в Новгороде с хлебушком всегда туго. Так что, когда окрепнете, к вам за хлебом приеду.
— Милости просим… Ты вот о папской курии заикнулся. А ведь нелегко тебе будет, Александр. Курия развернула широкое наступление на страны Восточной Европы, и особое внимание, как впрочем и Тевтонского Ордена, ее привлекает Русь, коя имеет устойчивые отношения в Прибалтике, Карелии, в земле финнов и даже в Польше.
— Ты изрядно осведомлена, — с глубоким интересом посмотрел Александр на Марию.
Да, «самая образованная женщина средневековья» хорошо ведала, что творится за пределами Новгородско-Псковской земли.
Тринадцатый век явился временем расцвета могущества папы Римского, кой вел борьбу с германскими императорами, стремясь утвердить свою власть в Европе. Весьма значительные события произошли также в Восточной Европе. В 1204 году пал, захваченный латинскими крестоносцами, Константинопль, кой подвергся варварскому разгрому. Патриарх и византийский император перебрались в Никею, где и возникла Никейская империя.
Вскоре, после захвата Константинопля, папа Иннокентий Третий обратился к русским князьям с посланием, в коем, ссылаясь на то, что пал центр православной церкви, предлагал Руси принять католичество и подчиниться власти курии. Одновременно Иннокентий потребовал от властителей Польши, Ордена, Швеции, Норвегии и других стран прекратить всякие торговые сношения с русскими князьями. Однако немецкие купцы не могли в то время существовать в отрыве от таких крупных торговых центров, как Новгород, Полоцк, Смоленск и других городов. Немецкое купечество нарушило папское предписание и заключило торговые договоры с русскими городами.
Русские князья не только отвергли папские домогательства, но и изгнали папских монахов (лазутчиков) из Киевской и Ростово-Суздальской земли.
Татаро-монгольское нашествие, казалось, открывало перед курией новые возможности. Во-первых, в связи с тем, что татаро-монгольские ханы установили власть над Русью, можно было попытаться склонить их к принятию католичества, а затем договориться с ними, как с сюзеренами русских князей и получить из ханских рук признание за папством прав верховного управления русской церковью. (Экономические и политические выгоды такого акта не вызывали сомнений), хотя сама попытка склонить татаро-монгольских ханов к принятию католичества оказалась явно авантюрной. Во-вторых, опасаясь угрозы тем странам Восточной Европы, которые признали церковную власть папства, курия соглашением с ханами надеялась обеспечить безопасность своих отношений в этих государствах. В-третьих, курия стремилась договором с татаро-монгольскими ханами устранить возможность их сближения с Никейской империей, которая и без того всё сильнее угрожала крестоносцам в Константинополе.
