— Насилуйте до тех пор, пока не сдохнут!

В его стане постоянно были и его соплеменницы. Это уже совсем другие женщины — покладистые, услужливые и ко всему привычные. Они, как и мужчины рождаются на телегах и в арбах и вырастают в седле; могут скакать без отдыха несколько дней и спать, сидя верхом на коне. Охотясь круглый год вместе с мужчинами, они ловко кидают аркан и бьют стрелой без промаха. Во время походов они заведовали верблюдами, вьючными конями и возами, в которых берегли полученную при дележе добычу. Они вместе с пленными доили кобылиц, коров и верблюдиц, а во время стоянок варили в медных котлах пищу.

Маленькие дети, рожденные за время походов, сидели в повозках или в кожаных переметных сумах, иногда по двое, по трое на вьючных конях, а также за спиной ехавших верхом монголок.

Особенно Бурундуй ценил своих соплеменниц за то, что они очень воинственны, и не только метко спускают с лука стрелу, но и отчаянно сражаются на саблях и никогда, без особого приказа, как и воины — мужчины, не поворачивают вспять. Они сами рвутся в бой, и за последние месяцы, когда результат сечи был непредсказуем, Бурундуй неоднократно посылал соплеменниц на урусов.

Сейчас же, привстав на стременах, полководец чутко прислушивался к шуму битвы. Он был в шелковом малиновом чекмене, подбитом соболем. На низколобой голове — белый остроконечный колпак, опушенный красной лисой, на ногах — червленые гутулы[154] из верблюжьей замши; сбоку, в зеленых сафьяновых ножнах, висела длинная сабля, с широкой рукоятью, сверкающая алмазами.

Подле Бурундуя сидели на конях могучие тургадуры[155]. Один из них держал на руках доспехи полководца — серебристую стальную кольчугу и китайский золотой шлем с бармицей-назатыльником, украшенный наверху крупным драгоценным алмазом; со шлема ниспадали четыре лисьих хвоста. Но Бурундуй облачаться в доспехи не спешил. Пока вовсю наступают правоверные. Слышны их беспрестанные, воинственные крики:

— Уррагах! Уррагах![156]

Бурундуй спокоен: неверные, хоть и ожесточенно сопротивляются, но они будут разбиты. Слишком большой перевес в ордынском войске. Вскоре весь берег Сити будет усеян трупами урусов.

Бурундуй был настолько уверен в своей победе, что пригласил темников в шатер на достархан[157]. Проворные слуги, как всегда перед достарханом, переодели своего господина. Теперь мурза восседал на высоко взбитых подушках в белоснежной чалме из тончайшей ткани, усеянной жемчугом и алмазами, в парчовом халате с широким золотым поясом, усыпанном самоцветами, и в красных сафьяновых сапогах с нарядной вязью. Восседал и тянул кальян.[158] На толстых циновках и пестрых коврах расселись темники и некоторые из тысячников. Весь обширный шатер увешан струйчатыми цветными материями. Золоченые решетчатые окна шатра были узки и скупо пропускали свет, но в высоких медных светильниках ярко полыхали толстые свечи из бараньего сала.

В зимнем шатре не так уж и тепло.

— Принесите мангал, — приказал Бурундуй.

Слуги кинулись к вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на глинобитной подушке, раздули угли, раскалили мангал, и в шатре стало тепло.

— Достархан! — раздалось новое повеление Бурундуя.

Один из слуг- невольников, с серебряным кольцом в носу, ловким движением накинул на приземистый столик желтую шелковую скатерть, другие же слуги уставили достархан винами и яствами.

Бурундуй отправлял в рот поджаристые лепешки с запеченными кусочками сала и поглядывал на полог шатра, в который, каждые десять минут, входил вестник и докладывал:

— Битва еще не закончена, повелитель. Гяуры не сдаются.

— Они никогда не сдаются: не тот народ. Но конец их скор.

А вскоре не вошел, а вбежал новый вестник с радостным лицом.

— Великий князь Юрий убит! Его голова вскинута на копье!

Бурундуй поднялся с подушек и довольно хлопнул в ладоши.

— Кто сразил великого князя?

— Сотник Давлет. Он прорвался со своими джигитами прямо к шатру. Большой князь долго и храбро отбивался, но наш славный Давлет проткнул его копьем и отрубил саблей голову.

— Давлет — знатный воин, — кивнул Бурундуй и веселыми глазами повел по лицам темников. — Победа близка.

Темники подобострастно закричали:

— Слава великому полководцу Бурундую!

— Слава покорителю русских земель!

— Мы давно знаем тебя, несравненный Бурундуй, — начал свою льстивую речь темник Джанибек. — Ты великий воин. Сердце твое не знает страха. Мы помним все твои блистательные походы. Ты никогда не терпел поражений и всегда приносил наместнику Аллаха на земле, хану Батыю, богатую добычу. Теперь перед тобой полки Ростово-Суздальского княжества, которым не уйти от твоей карающей руки. Не пройдет и получаса, как мы будем скакать по телам падших гяуров. Слава великому полководцу!

Бурундуй вновь глянул на военачальников и громко произнес:

— Пейте кумыс и хорзу, и любуйтесь моими плясуньями.

У Бурундуя была привычка: перед концом победной битвы радовать себя и приближенных танцами полуобнаженных наложниц. Вскоре в шатре появились трое девушек: персиянка, булгарка и кахетинка. Сбросив с себя верхние одежды, плясуньи пали перед мурзой ниц.

Бурундуй взмахнул рукой, и в шатре зазвучали звонкие, мелодичные зурны. Плясуньи, большеглазые, юные, в легких прозрачных одеждах, тотчас поднялись и с улыбками начали свой танец. Все они были необычайно стройны и красивы, их гибкие полуголые тела замелькали вокруг достархана.

Темники и тысяцкие пили, ели и похотливо пожирали глазами наложниц Бурундуя.

Мурза довольно поглаживал короткую, подкрашенную хной бороду. Его танцовщицы могли украсить любой гарем. Жаль, не удается приручить к пляскам русских девушек. Во время битвы с соотичами они готовы умереть, чем плясать перед чужеземцами. Таковы уж эти упрямые, дерзкие гяурки.

В шатер вошел следующий вестовой, лицо его было встревоженным.

— Русский князь Василько прошел через твоих славных воинов, как нож через масло. Его дружина прорывается к стану, повелитель.

— Что? — изумился Бурундуй.

Смолкли зурны, наложницы прекратили пляски. Все военачальники повскакали со своих мест.

Полководец повернулся к Джанибеку и резко распорядился:

— Бросай навстречу свой тумен. Туфан и Саип — в обхват! Но не забудьте мой приказ. Василька доставить ко мне только живым.

Темники и тысяцкие выскочили из шатра. Бурундуй вновь поднялся на коня. Не прошло и пяти минут, как свежие ордынские полки ринулись на войско Василька. Полководец же невольно похвалил русского князя: «Василька не смутила даже смерть своего великого князя. Смел, смел ростовский багатур!»

Василько сражался, не снимая своего алого княжеского корзна. Пусть все ратники видят, что он жив и яростно бьется с врагами. После гибели Юрия Всеволодовича и большого воеводы, он принял командование войском на себя. Ему удалось собрать под своим стягом не только дружины братьев Всеволода и Владимира, но и остатки других полков.

В самый разгар битвы, улучив удобный момент, Василько Константинович направил к братьям посыльных с наказом: как только затрубит труба, всем воинам тотчас откатиться назад, а затем выпустить вперед лучников. (О такой уловке братья договорились еще перед сечей).

Так и сделали. Пока татары приходили в себя от неожиданного отступления урусов, перед ними вдруг оказались три тысячи лучников. Тугие луки, с крепкими жильными тетивами, были сделаны из дуба и даже из воловьих рогов, закрепленных комлями в железной оправе.

Великолепны были и стрелы, изготовленные подручными Ошани и Малея — оперенные, двукрылые и довольно длинные, заправленные в кожаные колчаны.

Вскоре тысячи каленых стрел с острыми, железными наконечниками полетели на ордынцев. И пущены они были так ловко и с такой силой, что «злые остроклювые птицы» пронизывали татар насквозь. Сотни ордынцев, вскидывая руками, западали со своих приземистых, косматых лошадей. А ратники вновь натягивали тетивы, неторопко водили острием, отыскивая нужную цель, и, наконец, спускали стрелы, которые со страшной силой вонзались в поганых.