Все эти заморочки с приемом гостей по всем правилам вежливости, не мешали Пушьямитре поддерживать обычный застольный разговор.
— Послушай, сынок, — задумчиво проговорил я, приняв от названного сына ломтик помидора. — Может быть мне не стоит представляться королем? Представь меня просто как верхневолынского купца и своего потенциального торгового партнера. Хотя, чем нам торговать? Нет, что возить из Бхарата я знаю — чай, кофе, пряности, драгоценности, но что можно ввезти в Бхарат ума не приложу. Разве что холодильное оборудование. Я что-то еще ни разу не пил здесь ничего по-настоящему холодного.
— Холодильное оборудование?
— У вас и правда, ничего такого нет?
— Нет, отец мой, да и зачем?
— Как зачем? — удивился я, — Хранить продукты. Молоко, например, за несколько часов скисает.
— Ну, так что? — искренне удивился махараджа. — Будет хорошая простокваша. А молока можно взять свежего.
— А мяса?
— Да вы только посмотрите, сколько его на улицах бродит!
— Но ведь это же каждый раз, прежде чем покушать, надо заводить целую историю! Разве не проще сделать это раз в два-три дня, а остальное время доставать мясо и молоко из холодильника. Хотя, молоко, кажется, все равно придется доить каждый день. Но мясо? Опять-таки, можно охлаждать напитки. В жару — неплохо.
— Ну, разве что напитки, — с сомнением в голосе протянул махараджа. — Знаете, отец мой, пока что не будем ничего решать, я приеду к вам, в Верхнюю Волынь, и мы обо всем поговорим на месте. А что касается того, чтобы вам представиться купцом, то лучше сразу забудьте об этом. Вы не сможете изображать купца хоть сколько-нибудь убедительно.
— Да у меня природные склонности к коммерции! — оскорбился я, принимая из рук махараджи ароматный ломтик дыни.
— Не сомневаюсь в этом, отец мой, но я говорил не о коммерции, а о придворном церемониале, — Махараджа налил мне вина в чистый стакан. — Попробуйте этого вина, отец мой, это вино было заложено в погреба еще при моем прапрадеде. Вы не сможете соблюсти необходимые церемонии, отец, поэтому не стоит и огород городить.
— Постой, сынок, а что за церемонии ты имеешь в виду?
Махараджа поморщился, подумал, положил мне на тарелку засахаренные орехи и все-таки ответил.
— Помните, отец мой, как махараджа Амитрагхата, отец Гиты, хотел рассказать вам, как надо правильно обращаться к махарадже? Я тогда перебил его и представил вас. С моей стороны было бы гораздо вежливее дать махарадже договорить, а уж потом говорить самому. Махараджа Амитрагхата старше меня по возрасту, а положение в обществе у нас равное. Так что я должен проявлять к нему большую вежливость, чем он ко мне. Но я боялся, что вы услышите о принятых у нас формах обращения, и обидитесь. Решите еще, что я хотел, чтобы вы так обращались ко мне. Тогда, у меня во дворце, в Бомбее. А я просто хотел навязаться к вам на ваш корабль.
— Я это уже давно понял, сынок, — Я был уже сыт, но чтоб не обидеть названного сына принял из его рук кусочек персика, который он счел достойным моего внимания. Персик, и правда, оказался дивно хорош.
Пушьямитра помолчал, собираясь с духом, потом улыбнулся.
— Наш церемониал таков, что никто из вас не сможет выполнить все требования, не споткнувшись.
— Рассказывай, Пушья. Ты нас уже достаточно заинтриговал.
Пушьямитра снова помолчал, потом решился.
— Отец мой, у нас считается, что император стоит над простыми смертными. Простые люди все равно, что пыль у него под ногами. Если простой человек идет на аудиенцию к императору, он входит в зал, беспрестанно кланяясь, подходит к трону, опускается на колени и целует сандаль. Все без обид, отец мой, — торопливо продолжил Пушьямитра. — Ничего личного. Всего лишь дань традициям. Простых людей надежно защищают законы. И будь ты сто раз императором, ты не можешь творить самосуд и беспредел.
Пушьямитра был слишком уж явно смущен, чтобы я смог проявить благородство и удержаться.
— Скажи, сынок, а к махараджам надо подходить также? И также целовать обувь?
Молодой человек покраснел и кивнул.
— А потом, когда обувь поцелована?
— Если махараджа даст разрешение встать, то можно разговаривать с ним стоя, если нет — на коленях. Как правило, все дают разрешение встать. Кроме тех случаев, когда очень сердятся на посетителя.
— Так… — Я представил, как я стою на коленях перед махараджей и целую ему туфли. — Но это, в общем, не смертельно, сынок. Ты же сам говоришь — ничего личного.
— Отец мой, вы никогда не сможете сделать это, даже если попытаетесь! Да и кто он такой, этот император Патнешвари, чтобы вы перед ним так унижались?! А что не сможете, так я в этом твердо уверен. Скажите, господин полковник, вы могли бы правильно соблюсти этот церемониал? Пусть даже по отношению к вашему королю?
Всеволод пожал плечами и встал.
— Можно попробовать.
Я тоже встал и остановил его.
— Все понял, господа, не буду.
Всеволод сел на место, а я оглядел туфли Пушьямитры.
— Ты их хотя бы чистишь перед приемами?
Пушьямитра перехватил мой взгляд и с облегчением рассмеялся.
— Их моют и чистят, отец мой.
Пушьямитра принялся осматривать блюдо с манго, а я задумался. Так, про церемонии я понял. А про наказания?
— Пушья, а какое наказание предусмотрено за нарушение церемониала?
Пушьямитра прервал свое занятие и торопливо ответил. Я бы даже сказал, слишком торопливо, чтобы это было правдой.
— О каких наказаниях вы говорите, отец мой? Мишма зашипел бы на виновного, и он тут же научился правильно кланяться. Это же вам все пофигу.
— Ты имел в виду явно не шипение своего Мишмы, — возразил я.
Лучше бы я этого не делал. Махараджа к этому времени нашел таки себе манго по душе и сейчас вырезывал из него ломтик посмачнее. При этих моих словах рука Пушьямитры дрогнула, нож соскользнул в его руке и прорезал ладонь. Сам же Пушьямитра, не обратив на это никакого внимания, сполз со стула на колени и молитвенно сложил руки.
— Отец мой, прошу вас, простите мне мои глупые слова. Я пытался в тот день разозлить вас. Мои слова были пустой угрозой.
С руки Пушьямитры крупными каплями капала кровь. Я взял руку молодого человека, притянул к себе, глотнул крови, потом взял каплю крови в рот, мысленно произнес формулу соединения и дохнул на ладонь махараджи. Рана затянулась. Я взял салфетку и бережно вытер руку. Пушьямитра смотрел на меня широко раскрытыми, обожающими глазами. Когда он увидел, что рука в порядке, он улыбнулся и уткнулся лицом в мои колени. Я пригладил волосы махараджи.
Совершенно случайно я поднял глаза и увидел слуг Пушьямитры, буквально застывших с отвисшими челюстями. Пушьямитра, насколько я успел понять, не славился мягким характером.
Я вдруг вспомнил юмористический рассказ Милана о том, как Вацлав впервые испытал на своем секретаре медицинскую магию. Милан тогда испугался и счел Вацлава вампиром. Пушьямитра не принял меня за вампира. Он принял меня за своего родного отца. К которому можно прибежать, ежели ушиб коленку и найти помощь и сочувствие.
— Я не сержусь, сынок, я же говорил тебе.
— Тогда не вспоминайте больше те слова, отец мой, — Пушьямитра поднял голову и устремил на меня умоляющий взгляд.
— Больше не буду, сынок.
Пушьямитра счастливо улыбнулся и снова уткнулся лицом в мои колени.
— Вставай, сынок. Твое место не у ног моих, а на груди моей, — фразочка получилась как раз в восточном стиле.
Пушьямитра оценил ее в полной мере, встал с колен и впервые обнял меня.
— Я счастлив, отец мой.
На следующее утро мы отправились на аудиенцию к императору всея Бхарата Патнешвари. Пушьямитра оделся в соответствии с Бхаратскими традициями, только драгоценностей на нем было на полкило меньше. Но закон сохранения вещества никто не отменял. То, что убавилось на Пушьямитре, прибавилось на Гите.
Мы, целой ротой, явились в императорский дворец. Шикарно одетые Пушьямитра и Гита, роскошная Милочка, я, Всеволод, Янош, Лучезар — всем же хочется увидеть настоящего императора! И телохранители мои и махараджи. Я хотел поинтересоваться протоколом приема еще вчера за ужином, но Пушьямитра расстроился и я не решился настаивать. И вот, я, король Верхней Волыни, одетый по последней верхневолынской моде, то есть, по здешним меркам, как последний оборванец, явился на прием, как равный к равному (по словам моего названного сына, махараджи Махараштры) к императору всея Бхарата.
