Несмотря на все незапланированные задержки, через восемь дней «Переплут» дошел до Ауклака, который на этот раз располагался в верхнем течении реки Иравади. Собственно говоря, в Ауклак верхневолынцы отправились не столько из интереса, сколько для того, чтобы договориться о поставках кое-каких бальзамов, понравившихся Яромиру. В Бирме была государственная монополия на торговлю спиртосодержащими препаратами с кем бы то ни было, так что контракт на поставку нужно было заключать с махараджей.

Дружная компания, под руководством Миндона, сошла с «Переплута» и отправилась в город. О, Миндона было не узнать. Экспресс-лечение Всеволода воистину подействовало на бывшего послушника волшебным образом. За какие-то десять дней Миндон ухитрился отъесться, так что больше не нуждался в корзинке с бутербродами, и о его недавнем прошлом напоминала только слишком короткая стрижка. В остальном человек полностью преобразился — к его высокому росту откуда-то прибавилось вполне приличное сложение. А когда щеки перестали рельефно очерчивать его челюсти, у него оказалось довольно приятное лицо. По-своему, он был даже красив. Правда, в столице Миндону доводилось бывать нечасто, что несколько снижало его достоинства, как экскурсовода. Да и знал-то он в столице только наиболее известные храмы. А так как храмы все были новые, с иголочки, то Яромира они не заинтересовали. Он уже насмотрелся на подобные храмы еще с корабля. Ими была застроена вся Иравади, равно как и дворцами махараджей.

Верхневолынцы пошли по городу, расспрашивая прохожих, как им лучше пройти в административный центр. Они шли между добротными домами, окруженными садами и не могли поверить, что все это было построено всего несколько лет назад и еще через десять лет будет брошено.

— Все-таки мне жаль этот город, — задумчиво проговорил Яромир. — Знаете, господа, у меня такое ощущение, словно он заранее грустит о своей недолговечности.

— Душа города — люди, — неожиданно возразил послушник. За последнее время Миндон настолько свыкся с ролью экскурсовода, что начал вступать в разговоры, что слуге, в общем-то, по понятиям самого послушника, было не положено, — Не жалеете же вы старую, поношенную одежду?

— Одежда — это другое. Она рассчитана на меньший срок. За каких-то несколько лет платье успевает состариться и умереть. И носить его после смерти, все равно, что усадить за стол выкопанный из могилы труп.

— Ну, у вас и сравнения! — воскликнул Янош. — У вас что, никогда не было чего-нибудь поношенного и удобного настолько, что жаль расстаться?

— О, это другое. Такое платье можно сравнить со старой бабушкой, к которой было приятно забраться на колени, давно, в детстве, и которая умеет печь замечательные пироги.

Миндон достал из корзинки пирожок и принялся жевать. Вообще-то он не хотел брать с собой припасы, в последнее время он не слишком нуждался в дополнительных трапезах между едой, но полковник сказал, что корзинку нести не штука, а возиться с Миндоном никому не хочется. И сейчас бывший послушник порадовался, что подчинился своему господину. Нет, он бы перебился, но слушать разговоры о еде спокойно он еще не мог.

— Помнишь, как мы недавно были в предпоследней столице? — продолжал Яромир. — Добротные дома, дворец, сады, все целое, неразрушенное, и поэтому производит самое гнетущее впечатление. Мне показалось, что этот город продолжает жить какой-то странной, противоестественной жизнью. Ну, словно бы в монастырь ушел.

— Город? — засмеялся Янош.

— Да, город.

— В мой огород камешек, — тихонько проворчал Миндон, и вдруг резко остановился. — Здравствуйте, отец мой, — почтительно проговорил он невысокому, плотному бирманцу в белой одежде.

— Здравствуйте, дети мои, — вежливо, но совершенно нейтрально ответил человек и прошел мимо.

Миндон проводил его глазами.

— Он не узнал меня, а мы расстались всего две недели назад.

Яромир рассмеялся, услышав его слова.

— А ты сам себя узнаешь, когда бреешься по утрам? Или ты смотришь только на щетину и не обращаешь внимания ни на что иное? Кстати, кто это?

— Это настоятель монастыря, в котором я пробыл шесть лет, господин Яромир. Он был моим духовным наставником все эти годы. Его любимой присказкой было, что человека узнают по душе, а не по телу. Неужели я настолько изменился?

— Ты изрядно поздоровел, Данушка, — хмыкнул Всеволод. — И телесно, и душевно. По крайней мере, на тебя теперь можно спокойно смотреть. Или ты так боишься снова переродиться, что опасаешься утратить даже молекулу святости?

Миндон пожал плечами.

— Я как-то не думал об этом, господин Всеволод. Честно говоря, я боюсь, что никогда не совершу достаточно подвигов, чтобы стать Буддой, а что касается святости, то как я могу ее потерять, если я у вас в услужении, а это входит в мое послушание.

— Так что, ты до сих пор считаешься послушником? — восхитился Всеволод.

— Конечно, — Миндон снова пожал плечами. — Вот только подвижничество мое под вашим руководством заключается в сытной еде да здоровом сне. Но я не жалуюсь. Так мне даже больше нравится.

Верхневолынцы весело рассмеялись. Им тоже больше нравился такой Миндон, чем тот, которого они встретили всего несколько дней назад.

Найти дворец оказалось не сложно. Вот только войти в него было совсем нелегко. Для начала, охрана на входе поинтересовалась, кто они и чего хотят от махараджи Бирмы.

А в самом деле, чего они хотят? Яромир немного подумал и ответил, что они ищут не встречи с махараджей, а разрешение на покупку бальзамов.

— Тогда вам к министру торговли, — сообщил стражник. — Пойдемте, я провожу вас.

— Спасибо, вы очень любезны, — поблагодарил Яромир. — Но стоит ли так беспокоиться?

— Так положено, — отрезал стражник и прошел вперед.

Верхневолынцы покорно пошли за своим провожатым. За ними увязались еще трое стражников. Они прошли по коридору, если так можно назвать помещение под крышей с одной стороны ограниченное только колоннами и узорчатой оградой сантиметров восемьдесят в высоту, просвечивающей насквозь, и стражник ввел их в роскошную приемную. Раззолоченные украшения, ковры на полу, цветы в драгоценных вазах. И молодой человек, одетый и накрашенный так, что в его профессии, равно как и сексуальной ориентации, сомневаться не приходилось.

— Господин Таписса, это купцы за разрешением к господину Бхалике.

— Хорошо, — жеманно ответил юноша и оценивающе оглядел верхневолынцев. Яромир не произвел на Таписсу серьезного впечатления, Джамиля тем более, Всеволод и Янош удостоились более пристальных взглядов, но наибольшее внимание досталось Лучезару. Капитан, и в самом деле, был хорош собой. Среднего роста, несколько ниже Яромира, подтянутый, жилистый, в общем-то не на много плотнее того же Яромира, вот только капитан совсем не выглядел изможденным. Скорее сухим, спортивным. Правильное лицо, обрамленное темными волосами с черными глазами и словно нарисованными углем бровями, — Подождите минуточку, я доложу о вас. Хотите кофе? — последний вопрос был адресован почти исключительно Лучезару.

— Нет, благодарю вас, господин Таписса, — вежливо ответил моряк.

Таписса томно повел плечами и скрылся в кабинете своего шефа за тяжелой деревянной дверью покрытой затейливой резьбой.

Через пару минут Таписса вышел из кабинета.

— Его превосходительство господин Бхалика примет вас. Постарайтесь говорить коротко и ясно. Господин министр не любит лишних слов, он человек действия.

— Хорошо, господин Таписса, — сказал Янош и шепнул Яромиру. — Вероятно, здесь нужно разговаривать в стиле вашего брата, Яромир. Если позволите, я попробую обо всем договориться.

— Действуй, — согласился Яромир.

Верхневолынцы вошли в кабинет бирманского министра торговли. Телохранители остались ждать в приемной. Все-таки притащить с собой к министру шесть громил было как-то не очень дипломатично.

Кабинет министра был обставлен в роскошном восточном стиле. С подобным стилем верхневолынцы уже познакомились в Бхарате, так что сейчас убранство кабинета их не слишком удивило. Гораздо больше заинтересовал их министр. Он был не на много старше своего помощника, ему могло быть около тридцати, вот только у него наличествовала тщательно ухоженная бородка. В бородке можно было заметить несколько седых волосков. Впрочем, они настолько откровенно блестели серебром, что не оставалось никаких сомнений в том, что седина у министра была фальшивая. В остальном он был довольно представительный мужчина. Высокий, плотный, но не толстый, довольно хорошо сложен, насколько это можно разглядеть, когда человек сидит в мягком кресле, правда, без излишнего атлетизма, которым грешили фигуры Яноша и Всеволода, с темными вьющимися волосами без малейших признаков седины и миндалевидными глазами, в настоящий момент, томно оглядывающими вошедших.