1957–1958 «Помнишь, родная, как встретились мы…» Помнишь, родная, как встретились мы В дни моего нигилизма циничного, Как ты меня поразила на том Фоне греха, для тебя непривычного, Смелостью чуткой и добрым умом,— В дни мировой и берлинской зимы?.. Вот молодежь рукоплещет стихам, А на экране жене моей будущей, Верить еще не хотел я глазам, В сердце печальном не верил я чуду еще. Но постепенно мы стали одно, Больше, чем наша судьба артистическая, Выросла подлинность наша трагическая, Темное как бы раздвинулось дно. Вера отныне твоя и во мне После ошибок и после страдания, И на бездонной уже глубине Наши сливаются воспоминания. «Что вы можете знать о любви…» Что вы можете знать о любви С вашим холодом в юной крови? Надо годы и годы в слезах Друг за друга испытывать страх, Надо годы и годы быть ей Самым нужным из нужных людей. На мгновение губы и руки, На века испытанье разлуки. «Сгорай, цветок. Сгорание — дыханье…» Сгорай, цветок. Сгорание — дыханье. Истлей, увянь! Истрать пылание — существованье И углем стань! И человек гори, и все живое, И ты, любовь моя, И ты, о пламя дорогое, Хоть жизнь твоя Огонь совсем особенный: похоже, Что ты навеки — пепел и зола, — Ты будешь как цветы; другие тоже… Но ты воистину была. «Религия и вера — одаренность…» Религия и вера — одаренность, Особенный художественный дар: В единственную Истину влюбленность Сквозь очевидностей кошмар. Бывают атеисты гениальны, Полезны, искренни, добры, Для них мы слишком театральны, У них другие правила игры. Но только мы в загадки не играем, Для нас в конце — начало: гроб, И смерти мы не оправдаем, Не взяв ее атакой в лоб. И как без смеха думать о прогрессе, Искусствах и науках в мгле времен, И как не отозваться: да, воскресе, Когда и смысл, и дух, и вечность Он. «Нам страшно думать, что в какой-то час…» Нам страшно думать, что в какой-то час И мы уйдем к безвестным и забытым. Не оттого ли каждому из нас Хотелось стать навеки знаменитым. Мы верим памяти людей. Нам говорят: поэт не умирает, Он остающихся сопровождает, Он жив в делах поэзии своей. Но так ли это? Если даже имя По праву повторяется в веках, Дух только отражается в стихах И никогда навек не связан с ними. И что ему до слов, пропетых здесь, В пространстве утомительном и тесном! Покинув тело, он, быть может, весь Впервые там раскрылся в неизвестном. «Неожиданно я полюбил…» Неожиданно я полюбил Тех, которым не место в истории, Тех, которым отпущено сил, Как чахоточному в санатории. Ты не сетуй над ними, не плачь, Ты подумай: они как растения — Нет у них ни особых удач, Ни дерзаний — куда уж до гения. Их душа разучилась роптать, Притерпелась, как добрая пленница; Сколько лет — тридцать шесть, сорок пять? Прибавляй — ничего не изменится. Наконец, обрывается счет, Словно запись стирается клубная, Лампы гаснут, и ночь настает Бесконечная и дружелюбная. «Для силы сладострастия…» Для силы сладострастия — Любви неразделенность, Для нежного участия — Надежда и влюбленность… Но будни, если у двоих Вся тайна мира и согласия, По образу в любви святых Пульхерии и Афанасия, Такой распространяют свет, Что вам о жизни назначении Не надо спрашивать: ответ Весь в непрерывном воплощении. «Мы с тобою от всех в стороне…» Мы с тобою от всех в стороне, Вовсе не Потому что нам все опостылели, Но видением света и гибели Так мы действенно поглощены. Что не можем без той — в глубине — тишины, Где беззвучны и этих стихов анапест, И такие-то речи таких-то людей, Где над жизнью, над всей, Только небо и крест. «Скажи мне, что пронизывает нас» Скажи мне, что пронизывает нас Сильнее счастья, дорогая? И синий луч твоих бессонных глаз, Когда ты смотришь не мигая, А видишь мысли о тебе во мне, И счастие твоих прикосновений — Все это проверяет в вышине Какой-то музыкальный гений. |
