V. «Есть Россия Курбского и Герцена…» Есть Россия Курбского и Герцена, Та, что и у нас теперь на сердце, на Совести: мы деспотам — враги,— Но в стране, где воля Иоаннова, Николая или же Ульянова, Разве только не видать ни зги? Там ведь столько эмигрантов внутренних, Сколько в полумгле лучей предутренних В час, когда вот-вот вскричит петух… Здравствуй, подколодная, подпольная, Под личиной злобы сердобольная, Твой не угасает дух! VI. «О родине любимой и свободной…» «О родине любимой и свободной, Которую я воин, и поэт, И многие изгнанники бесплодно Надеялись увидеть…» Сколько лет От наших дней то время отделяет! Где люди те; и где надежды их, Но кажется, они благословляют Еще, сейчас изгнанников других. Как все это знакомо, как похоже, Как странно повторять урок чужой И утешения искать того же Не на земле, а где-то над землей. «Сегодня у Запада нет костяка…» Сегодня у Запада нет костяка. Есть боль, между прочим и наша. Сюда занесенная нами тоска Поет и за них сквозь века и чека: «Да минет меня эта чаша!» … Все шире и горше той чаши края… «Пускай же исполнится воля Твоя!» Мы знаем: вселенная потрясена, Как некогда после распятья, И третья война — огневая волна (Огонь и обряд водосвятья) Встает, ничего не жалея, со дна, Но прежде, чем мир уничтожит она, Огромная преобразится страна, Где жили пророки-гиганты, И новое даст направленье тому, Что ныне катится в подземную тьму. Не это ли мы, эмигранты, Мы сопротивленья усилье и гнев Готовим, страдания преодолев. «Россия Пушкина, твоею славой…» Россия Пушкина, твоею славой Пронизана сегодня вся земля, Но спорить, как ты спорила с Варшавой, Нет права у Кремля. Была и ты бессмысленно сурова, И вместо нет — ты говорила да, Но имя вешателя Муравьева. Запомнила, краснея от стыда… Й были те народные витии — Чей крик негодованья все же благ — Врагами николаевской России. А пушкинской, свободной, кто же враг! Но слишком очевидно фарисейство: Не оправдать свободы палачей — Несовместимы гений и злодейство. Поэты
Поэтами рождаются, но дельным Хозяевам, фортуны господам, Труд неоплатный кажется бесцельным, Они стихи прощают чудакам. А те уже поют: когда б не наша мука, Чего бы стоила вся ваша суета, Ведь о живых сердцах не говорит наука Того, чем музыка одна лишь занята. Но острый карандаш приносит счетоводу Уверенный доход, а мы для наших жен Не вымолили бы у целого народа Кусочек сахару, чтоб меньше был урон, Который мы, служа невыгодным богиням, Приносим день за днем и самым дорогим, И самым трепетным на свете героиням. И разве вы обязаны не им Всей Славой чистоты и вещего смятенья Когорты звучных строф, Когда не вынесший пренебреженья Слагатель их не быть готов? Тогда над цифрами прихода и расхода, Над всем, что пишется для пользы там и тут, Слова, чья цель насквозь иного рода, Останутся: их вознесут. Мы, как избранники библейские, могучи В ничтожестве и нищенстве порой, А ваши истины житейские колючи, Как проволока в зоне боевой. Вольны и мы вас презирать: вы сыты Не только хлебом — властью, но какой? Нас любят, вас должны терпеть, мы квиты, Вы деньги копите, мы — опыт вековой. Священники, чей храм — земля со всем, что живо, Громоотводами от мировой тоски Мы быть должны, и мы не учим жить красиво, Как говорят о музах ваши пошляки. От обращения с тончайшими из ядов, Мы сами едкие и временных подруг Не очень радуем, но клад из кладов — Единую любовь находим вдруг. И воплощенное она противоречье Всему, за чем практический расчет: Ей наше дорого увечье, Наш в муках бедности над временным полет. И как, отомщены мы, парии, царицей, Пренебрегающей для одного из нас Надменных баловней всей вереницей, Но горек наш победы час. Особенный венок: лавровый, но с шипами, Ей на чело надев трагической рукой, Мы поменялись бы впервые с вами Избранничеством и судьбой. И вот когда вы нам должны бы, торжествуя, Такую отповедь произнести: «Ну что ж, попробуйте из слов и поцелуя Дворец своей любви священной вознести. Она горит в лишениях, в чахотке, И сам ее певец сто раз изменит ей…» Нет спора, господа, вы правы, и красотки, Вас обстающие, конечно же, хитрей Суровой красоты, надменно-неподкупной, Которая наш крест, не дрогнув, понесла, Чтоб о своей любви, воистину преступной, Тем слаще пел фанатик ремесла. |