Аэроплан В древности Виланд в птичьих перьях, Дедал на тающих крылах — В средневековых же поверьях Ведьмы летали на козлах… Тщетно гадал седой алхимик, Лучше летать учил колдун: В кожу втираньями сухими Под заклинанья слов и струн. Если когда и мог присниться Под небеса задутый шар, Но не такая — ужас — птица В туче не больше чем комар. В страхе друзьям дикарь расскажет: Клювом неистово вертя, Не трепеща крылами даже, Птицы-чудовища летят. Сверху хозяин-европеец, Завоеватель, бог, пилот, Ветер подмяв, под небом реет, Сам направляя птичий лет. Вот он согнулся, в пропасть глядя, Смерть или руль в руке держа… Как хорошо гудит в прохладе, Блещущий солнцем круг ножа! 1918 Автомобиль Яростный рев сомкнутых уст, Гневная дрожь, рванул, понес, И на песке примятом хруст Мягких и розовых колес. Сердце исправное стучит, Клапанов мерен перебой, Сверху для бега все ключи: Сердце стучит само собой! Только столбов мгновенный ряд, Да ворчунов-прохожих злит Голубоватый едкий яд, Долго не тающий в пыли. Сколько тяжелых как слоны, Легких и быстрых как челнок, Как они могут звать и ныть, Как у них много быстрых ног. Фары горят, стучит скелет, Газы упругие пыхтят, Только тягучий едкий след, Только столбов мгновенный ряд. 1918 «Синий суп в звездном котле…» Синий суп в звездном котле, Облаков лимонные рощи, А на маленькой круглой земле Едет жучок — извозчик… «Погоняй, извозчик, скорей… Направо… у тех дверей!..» «Дай-ка сдачи! Ну же, проснись!..» Фонари у парадного стойла, Но клячонка глянула ввысь И хлебнула небесного пойла… Сдачи? Неуловима, нет, Еле зримая пыль монет! Только бы устоять на ветру, Сдунет, сдунет с земли покатой В синюю, как море, дыру С западной каймой розоватой… Тонет, тонет в котле золотом Мой извозчик с тонким кнутом? Вот еще колея и грязь — Все следы осеннего плача — Но мелькнули спицы, взнесясь, Как комарик пискнула кляча… Я один на гладкой земле — Крошка хлебная на столе. Больше не вздремнет у ворот Мой неуследимый извозчик, Звездочету ли брань пошлет В телескоп голодный и тощий? Чуть приметна колес стезя… Верно и в телескоп нельзя?.. Улетай, улетай, улетай! Устою ли, к дверям прижатый? Как песчинка сам внезначай Пролечу по земле покатой, Словно сахар в горячей мгле Распущусь в золотом котле. «В легко подбрасывающем автомобиле…»
В легко подбрасывающем автомобиле Губы его изредка закрывали мои глаза. «Для любви, для любви этот шелест несущих крылий»,— Быстро летящим шепотом он сказал. Пробегали над нами смеясь деревья, Но строгая не улыбалась звезда, И вдруг я увидела дым кочевья, Где это тело расцветало, не знаю когда. Как по звездной, золотистой нитке Память искрой взбегала. Вспыхнул дымный луг, И луна заглянула в качаемый полог кибитки, Где глаза мои смуглый и белозубый целует друг. Концерт Дрогнули два-три листочка липок, Мы глаза смежили от жары, И вступили голосами скрипок В первую сонату комары. Самого взыскательного слуха Эти скрипачи не оскорбят, Внятно на виолончели муха Заиграла около тебя. Море и песок сухой и мелкий, И на рампе миллион свечей, Замирают медные тарелки Чуть позванивающих лучей. Дирижер скрывается за краем Облаков, уже пора назад… Где-то брызнуло собачьим лаем И веселым хохотом солдат. Элегия О, жизнь моя. Под говорливым кленом И солнцем проливным и легким небосклоном Быть может ты сейчас последний раз вздыхаешь, Быть может ты сейчас как облако растаешь… И стаи комаров над белою сиренью Ты даже не вспугнешь своей недвижной тенью, И в небе ласточка мелькнет не сожалея И не утихнет шмель вокруг цветов шалфея. О жизнь! С дыханьем лондонских туманов Смешался аромат Хейямовских Диванов. Джульета! Ромео! Веронская гробница В цветах и зелени навеки сохранится. О, жизнь моя. А что же ты оставишь, Студенческий трактат о Цизальпинском праве, Да пару томиков стихов не очень скучных, Да острую тоску часов благополучных, Да равнодушие у ветреной и милой, Да слезы жаркие у верной и постылой, Да тело тихое под говорливым кленом И солнцем проливным и легким небосклоном. |
