1922 Пантум Лежат в прозрачном сентябре Дома и тротуары, И тихо тает на дворе Цыганский звон гитары. Дома и тротуары, Сиянье в равнодушных днях Цыганский звон гитары О зное, о полях. Сиянье в равнодушных днях, Мы разлюбили оба. О зное, о полях И о любви до гроба. Мы разлюбили оба, Я ухожу, прощай, И о любви до гроба, Мой друг не забывай. Я ухожу, прощай, Чуть серебрится иней, Мой друг, не забывай Любовь и степь и купол синий. Чуть серебрится иней И тает на дворе. Любовь и степь и купол синий Лежат в прозрачном сентябре. 1923 Дон Жуан Ширится луна сырая, За шлагбаумом скрип телег, Крышу рыжего сарая Придавил тяжелый снег. У платформы станционной Двадцать два ломовика. Привезли трески соленой С песнями из городка. Там живет рыбачка Эдит С милым и простым лицом. Муж на буэре уедет — Тень качнется под окном. Лес гудит, в сосновом доме Дверь запела. Два часа. Разметалась на соломе Темно-рыжая коса. Скоро у Невы широкой Плечи Анны целовать, О рыбачке светлоокой Благодарно забывать. Тките медленнее, пряхи, О любви далеких стран! В храме, черные монахи, Был зарезан Дон-Жуан. Тело опустили в море, Теплый ветер зашумел, Странный миф о Командоре Эту землю облетел. Мстительное привиденье Снова жертву стережет, Сердцу шепнет подозренье, Нож ревнивцу подает. На сребристом океане Узкий Ледяной Топор. На мысу в густом тумане Снег шипит, трещит костер. Лосось оплывает мрежи, Ждет лисицу западня, Север спит в дохе медвежьей, Кто-то ходит у огня. Наклонился, пробуждает Дремлющего рыбака, Каменную длань встречает Сонная его рука. «Скоро звезды перестанут Мне дорогу освещать, Просыпайся, ты обманут…» — «Отвяжись…» «Что же, спи, сомненье старит, Сини очи рыбака, А жена ему подарит Черноглазого щенка». «Полно, Эдит не такая!» — И в затылке почесал. Крепкий воздух рассекая, Мерзлый парус застучал. Дует ветер из Севильи В Ледовитый океан. Спит любовница в бессильи, Встал зевая Дон-Жуан. На стекле заиндевелом Разрастается заря, Полумрак над милым телом, Память сняла якоря, И любовник вдохновенный Прямо в прошлое глядит: На другом конце вселенной Море теплое шумит — Там волна его качала Бездыханного — и вот Снова жизнь, и все сначала, И любовь в груди растет. «Эдит, ветер завывает, Эдит, кто-то к нам идет!» Длань вожатый простирает, Дверь томительно поет. Заскрипела половица, Дышат дегтем сапоги… «Сударь, стоило трудиться, Под глазами то круги». У кровати два стакана. «То-то! подпевал вином!» — И, взглянув на Дон-Жуана, Замахнулся топором. Прокричал петух трикраты, Ветер за окном вздохнул, Дрогнул каменный вожатый, В белом утре потонул. Солнцем залилась лачуга, Брызнул резвый лай собак, Посмотрели друг на друга. Усмехается рыбак: «Вижу, человек столичный. Эдит, повезло тебе. Что же, сударь: дом кирпичный Не ровня простой избе. Увози свою голубку!» Рыжекудрая жена С пола подбирает юбку, Плечи рдеют: смущена Эдит странным приговором, Мрачен Дон-Жуан… Туман. Над сияющим Босфором Прожужжал аэроплан. Гор расколотое чрево, Океанов темный вой, Это бомба в Сараево Разорвала шар земной. И в пространства мировые, В ночь с разодранного дна Льются чудища морские, Трещина озарена: Пропадая под морями, Роковая полоса Голубыми огоньками Дразнит темные леса. Не береза ветви клонит — Душно, не передохнуть — Саблю выронил и стонет И хватается за грудь. Под зелеными ветвями Дни и ночи перед ним С изумленными глазами И похожие на дым. «О воды, воды, Елена, Царскосельский соловей». Но услышит ли Елена: «Умираю, пожалей!» В белом платье беглой тенью Столько лет и до сих пор. Вот обрызганный сиренью Металлический забор. «Душно, уходи, другая — Ольга, жарко на песке». Загорелая, босая. Ропщет море вдалеке. Мелочь лодок просмоленных, Парус меньше, чем платок; Ветер, сосен воспаленных Сплошь дырявый потолок. Сколько их? но кто услышит И, покинутых подруг, Только ветер тронет крыши Стройных зданий и лачуг. Кто-то рядом пробегает, И винтовка на весу. Пламя. Трещина зияет, Привидение в лесу: Не отбрасывая тени, Вдаль протянута рука, Не сгибаются колени, Шляпа круглая легка. К раненому наклонился. «Кто ты, не гляди в упор. Мой клинок переломился, Падай, падай… Командор…» Холодно и бело, бело… Сети мерзлые, весло… Окровавленное тело В той лачуге, сквозь стекло. Кто она? глаза открыла. Стонет, падает без сил. «Ты исчез, она грустила И рыбак ее убил». Раненый уже не бредит. Пламя по небу. Закат. Мох шуршит. «Бедняжка Эдит, Только я не виноват. Но тебя, о Соглядатай, Вижу я не первый раз. Изойди огнем, проклятый! Даже в этот темный час Не хочу я сожаленья, Жил бы только для любви». Страшен голос привиденья: «Мы сочтемся — поживи!» |
