«От случая до случая…» От случая до случая Медленно поспешай. Измучат, как падучая, Стихи, но сочиняй, Чтоб сердце за припадками Стучало: всем, всем, всем. Но мир с его порядками — Не Пушкин с опечатками. И никогда никем Не будут изменения Такие внесены, Чтоб снова дни творения Очистить от вины, И мы, живя, сверхгения Читать обречены Сквозь наши искажения. «И вот во Франции перед концом…» И вот во Франции перед концом На старости, как в детстве, я учитель. Стихов писать не смею — воли нет. В ушах: «Баран, барана, слово, слова», Зато, бывает, кто-нибудь из них, Из этих дев и юношей нерусских, Так слушает Россию сквозь меня, Что, вдохновясь, я вижу неслучайность Моей задачи. Целые века Великих два народа разделяют. Звук, сердце, нрав, обычай — все-то здесь Другое, чем в стране, где я родился, Но слышу я в моих учениках Внимание Корнеля и Расина К великим братьям Севера. Тогда В себе и я стихию ощущаю Не нашу и не их, а как бы, взмыв Над синтаксисом и литературой, Душа моя душе учеников Восторг живого братства сообщает Не приобщением к чужой культуре, А вестью, что чужого в мире нет. «Две“ Федры” ставились одновременно…» Две «Федры» ставились одновременно; Два автора столкнулись: был один — Расин, Другой, теперь забытый совершенно, Прадон…Но победителем тогда остался он: На деньги знатного вельможи В том и другом театре были ложи Разобраны на много дней вперед… К Прадону весело «валил народ», А у Расина в удивленном зале Места зловеще пустовали. Приводится и это как пример Великосветского коварства, Но если даже герцог де Невер Не образец, ума и барства — Конечно, дело, господа, не в нем, Как не в Дантесе или Геккерене: Что им понятно в творчестве большом? В семейной жизни, при дворе, на сцене Поэта подготовленный провал Кому желанен? Расин в опале умирал, Убили Пушкина… Кому на радость? Противника случайный пистолет, Каприз немилосердный властелина — Все это лишь орудия. Не свет, А менее заметная пружина Фигурки те в движенье привела: Блистательная гения заслуга, Давя соседей из его же круга, В них адское питает пламя зла. «Не говори стремящимся вослед…» Не говори стремящимся вослед: «Овчина выделки не стоит», — Их молодости хочется на свет, Она уроков злобы не усвоит. Да ты и сам не ссоришься с землей, Мы все на станции на проездной: В нездешнее сейчас умчится поезд, Твой прах зароют, а душа твоя Продолжит путь в те самые края, Где ты уже, на высший лад настроясь, Бывал — в любви, молитве и стихах… Открой же молодым свои секреты, Пусть их не оскорбляет жизни страх, Пускай запомнят вечности приметы. Мне трудно без России Земля и человек и та или другая Страна, особенно для сердца дорогая, Чей радует обычай и язык, Чье имя связывать ты с жребием привык, Тебе назначенным. Великая утрата — Остаться без нее… А, может быть, тогда-то Такую (и такое) потеряв, Но ей чужим или врагом не став, — Тогда-то, может быть, и чувствуешь впервые Всю жизни глубину… Мне трудно без России. Мне трудно, потому что я ее поэт, И для меня судьбы не может быть и нет Достойнее и более желанной, Чем ей полезным быть в работе неустанной Над словом, над собой… Поговорим о ней. Ее поэзия сначала — как ручей, Речонка малая… Но и Днепра, и Волги Течение сейчас беднее, чем недолгий (Недавний) той, реки величественный ход. Я там издалека. Уже тридцатый год Я Запада нелегкие уроки Лишь для тебя учу, мой край далекий. Не слава мне, нужна — сознание, что есть И у меня, о чем поведать той, чью весть Живую слушают другие страны, Вникая в голос твой единственный и странный. О чем сегодня он? Не важно. Важно лишь, Что и безбожная ты на огне горишь Могучей веры… Вот что мне дороже Всего в тебе, и как мое похоже То удивление и трепет перед тем, Что вижу я, назвав Синай и Вифлеем… Так много у тебя совсем, совсем другого, Так по-язычески твое играет слово И так тебе свобода дорога Жечь, и рубить, и лгать… Но твоего врага Давно от всей души умею ненавидеть За то, что он в тебе добра не хочет видеть. Современникам Да, я знаю, я вам не пара, Я пришел из другой страны… Н. С. Гумилев Я вам тоже не пара, конечно. Не случайно и я — акмеист, — Для меня лучше мастер заплечный, Чем собой упоенный артист. Мне близки иудеи, Элладу Научившие в первый же век, Что искусство дает лишь отраду, Но без Бога ты не человек. Уцелел прорицатель патмосский, Искажавший Платона язык, А не вычурные недоноски Поздней Греции. Наш материк На великих устоях построен: С совестью говорил иудей, С честью — законодатель и воин, С сердцем — женщина, Мать матерей. Оттого я люблю Гумилева, Что, ошибки и страсти влача, Был он рыцарем света и слова И что вера его горяча. У другого певца и солдата, У католика Шарля Пеги, Есть черты гумилевского брата: Трус и лжец для обоих враги. Как они, огненно-плотояден, Я веду очистительный бой (К фарисеям любви беспощаден) С вами, ближние, но и с собой. Получил я такую подмогу В зоркой мудрости светлой жены, Что созрел наконец понемногу Для труднейшей — духовной — войны. |
