5. Италия Флоренция, кривым путем Доныне Арно день за днем Бежит и дивно зеленеет, Нежней лилейных лепестков На Аппенинах вечереет, А утро легче вечеров. Но как душа бросает тело, Так небывалое — от крыш, От гор, от улиц отлетело, Ты не живешь, а так — лежишь, Мечтая о себе самой, Не о теперешней, о той. Пускай звенит струя фонтана Над дальним сумраком церквей — Здесь я не выйду из тумана, Из дыма бедствий и страстей. *** Глаза сурово опустив, Все чаще я хожу в молчанье Меж кипарисов и олив Благоухающей Кампаньи. Нет, невозможно без Тебя, Невыносимо, невозможно! Я камнем сделаюсь, скорбя. Нет, в этой жизни, злой и сложной, Ни смысла, ни просвета нет. Ничтожен опыт этих лет! Ничтожна страсть моя былая! Все, все ничтожно, все как пыль — И Рим, и русские пожары, И мириады звездных миль — Мир новый, будущий и старый, Как пыль, ничтожны без Тебя. Услышь меня, я жду Тебя! Под этим небом, слишком чистым, Я вспоминаю, чуть живой, Как царскосельским гимназистом Я смутно видел над собой — Свет фонаря и Свет вселенной, Теперь я вижу хаос пенный, Я слышу голос над кормой: «И ты, Эней, о сколько бед! Уже слабеешь ты, не зная, Что будет Рим». Но где же Свет? Когда столица водяная Фонтаны спутала с дождем И, перепонки разминая, Доволен зонтик — водоем, Теряя связь привычных линий, На миг, по замыслу Бернини, Связует воду, небеса И каменные чудеса. Струя волнуется и плещет, Тритоны голые трубят, Трезубец над водой подъят, И Рим ликует и трепещет. Но дождь кончается, и вот Выходит мир из океана, И голос каждого фонтана Опять по-своему поет. Как плач ребенка отдаленный, Как дребезжание стекла, Как еле слышный плеск весла — Струя на площади Навоны. Но грозен Тревии каскад, И тонущих глухие стоны В дрожащем воздухе звучат. *** Полнеба в куполах и звездах, На прошлое мое с холмов Необычайный льется воздух, Мир сотрясая до основ. Ночной лазурью еле-еле По стенам вспыхивают щели. Не так ли и во мне самом Сейчас какой-то свет счастливый Скользит блуждающим лучом. О, Смысла первые прорывы! Душа раскрыта — небосклон Спускается на Капитолий, — От темной и случайной доли Я, кажется, освобожден. Летит земля, необозрима, Чудовищна и так мала, А сердце в самом сердце Рима Стучит. Не скрипнула пила; Блеснув годичными слоями, Не рухнул жизни крепкий ствол, Но то явилось пред глазами, К чему я, заблуждаясь, шел. 6. Встреча Это не волны ли реют, не стаи ль Чаек из самых последних глубин: «Слушай, Израиль, Бог Наш, Бог Един!» В каком-то еще небывалом величье, Дыханьем своим пригнетая века, Глядит на живое: звериное, птичье, И даже малейшего знает жука. Но главное дело Свое выделяя Из всех, миллионы мильонов людей От века до века, от края до края С какою целью, не нашей, Своей. Как волны, как самые мелкие ряби, Подъемлет, толкает, друг к другу гнетет И гневом карает свой нежный, свой рабий, Священной печалью богатый народ… От края до края, от века до века Среди миллионов таких же, как я, Я вижу сегодня почти человека, Устную совесть всего бытия. Вся жизнь, изнывающая без ответа, Все твари несчетные, все до одной, Молили о Нем, и пришел Он из Света, Из Отчего лона, из жизни иной. Сначала неузнанный, ныне забвенный — Ты смертью не умер еще, не погас: В ненастье, и холод, и сумрак вселенной Безмолвный и бледный Ты входишь сейчас. Как прежнему счастью, еще дорогому, Мы верим Тебе и не верим, прости! И все же, не правда ли, к Отчему дому Ты даже таким помогаешь идти. Миражи и проблески — только предтечи Того, что сегодня случилось со мной: С Тобой на земле неожиданной встречи В суровой и нищей ночи мировой. Берлин — Рим ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ[4] 1918–1923 Глаза удава Вы не видали глаз удава — Огонь, порыв и чистота. У них зеленая отрава И поперечная черта. В них зов ножей, в них тяга ада, И раз один взглянув туда, Вы очарованного взгляда Не оторвете никогда. Они соперников не знают. В них замирающий порок. Вам иглы тонкие пронзают Открытый в ужасе зрачок. Канатов крепче эти нити, Безумья глубже это дно, Но ближе, ближе загляните — Вернуться вам не суждено. Я сталь. Души закрыта дверца, Но проклинаю день и час, Когда удав в глаза и сердце Вопьет уколы острых глаз. вернуться Сборник «Жизнь и смерть» (в 2 т.), изданный в 1961 г. в Париже вдовой поэта Д. А. Оцуп, включает стихотворения 1918–1958 гг. Этот поэтический двухтомник был подготовлен к печати самим Оцупом еще при жизни. С. 138–139. Моей Элоа. Элоа — героиня одноименной поэмы Альфреда де Виньи, ангел-женщина, увлеченная Сатаной в адскую бездну. Дельфина Гей — возлюбленная Альфреда де Виньи. «Помнишь, родная, как встретились мы…». А на экране… — Речь идет о Диане Александровне Карэн, киноактрисе, ставшей впоследствии женой поэта. Перечисление некоторых из ее ролей в кино см. в «Дневнике в стихах». Под Именем Дженни Лесли выведена в отчасти автобиографическом романе Оцупа «Беатриче в аду» (1939). |
