Следующим шёл высокий светловолосый молодой человек с жиденькой рыжей бородкой, назвавший себя Рыжебородым с Бугров. Это было имя его отца согласно обычаю их рода, ведь его старый отец, вождь Дома Серпа, скончался в своей постели, когда юноше не было и двадцати лет. Молодой вождь попросил писца записать воинов Дома Серпа в числе ста пятидесяти человек, и все они радостно прошли мимо военного вождя. Половина из них была лучниками – и какими свирепыми лучниками! Другая же половина была подпоясана мечами, кроме того, воины несли с собой длинные ясеневые черенки, к которым крепились широкие, загнутые назад лезвия – такое оружие у них называлось тяжёлым саксом.

Все эти отряды после объявления их счёта и имени их вождя приветствовали громкими криками их товарищи и простые зрители. Но самый громкий крик раздался, когда в добротной сверкающей броне выступил вперёд Камнеликий, провозглашая:

– Я Камнеликий из рода Лика, и я привёл с собой две сотни воинов с лучшими доспехами и оружием. Запиши это, писец!

И Камнеликий зашагал походкой молодца за теми, кто прошёл раньше него, а за ним следовали Ликородный и его воины. Это было величественное зрелище: сорок лучников, подпоясанных мечами, и остальные мужи, державшие мечи обнажёнными высоко над собой и размахивающие ими, и каждый нёс в левой руке по два метательных копья.

Следующим шёл воин средних лет, широкоплечий, светловолосый, голубоглазый, с широким румяным лицом, а за ним прекрасный отряд, и вновь при его словах крик толпы достиг небес. Вождь провозгласил:

– Писец, запиши, что Охотничий Пёс из числа жителей холмов, на которых пасутся овцы, ведёт мужей, что идут под знаменем Зелёного Посёлка, счётом в одну сотню и восемьдесят человек.

С этими словами вождь пошёл дальше, а его воины проследовали за ним – все крепкие здоровые ребята с весёлыми лицами. Они были подпоясаны мечами, а на плечах несли боевые топоры на длинных рукоятях и копья, впрочем, не такие длинные, как у жителей Дола. Человек десять были лучниками.

Следующим шествовал юноша, тоже голубоглазый, с волосами цвета льняной пряжи, с широким лицом и коротким носом, низкого роста, но очень сильный. Громким бодрым голосом он закричал:

– Я Сильнейшая Рука из народа пастухов, а это доблестные воины из родов Руна и Терновника. Они пойдут в бой вместе, ибо так они решили. Общим счётом их сто сорок человек и ещё один десяток.

Воины этих родов с весёлыми криками прошли мимо военного вождя. Одеты и вооружены они были так же, как и воины Зелёного посёлка, но лучников с ними было двадцать человек. Все пастухи были в кольчугах с белыми шерстяными сюрко, расшитыми зелёными и красными нитями.

Вновь раздались крики, и перед военным вождём встал очень высокий человек лет пятидесяти с тёмным лицом и серыми глазами. Медленно и несколько тихо он произнёс:

– Военный вождь, это Рыжий Волк из жителей Леса ведёт воинов под знаком Боевой Стрелы числом в сто два человека.

Сказав так, вождь прошествовал дальше, а за ним и его воины, рослые, молчаливо проходившие мимо под приветственные крики. Все воины были вооружены луками, так как были искусными охотниками. Каждый был также подпоясан небольшим топориком и охотничьим ножом. У некоторых имелись и длинные мечи. На каждом муже был короткий зелёный сюрко, надетый поверх защитной куртки. В числе воинов были и три женщины, одетые как мужчины, но в красных коттах под кольчугами, а надо сказать, что кольчуги эти из сверкающих добротных колец покрывали воинов от горла до колен.

Последним к военному вождю подошёл высокий молодой воин двадцати пяти лет. Он произнёс:

– Писец, я Убийца Медведей из жителей Леса, а те, что идут за мной, вступят в бой под знаком Копья. Счёт им – сто семь человек.

Произнеся эти слова, вождь двинулся дальше, и за ним последовали его воины. Вооружены они были так же, как и воины Боевой стрелы. В их числе было две женщины.

Теперь все отряды вернулись к своим знамёнам и встали под ними. Зрители начали обсуждать смотр оружия и то, какой из родов был лучше всего снаряжён. Некоторые из стариков вспоминали смотры, проходившие когда-то давно, ещё в их молодости. Они сравнивали их с тем, что видели сейчас, хвалили и порицали. Так всё длилось какое-то время, но вот опять заиграли рога, и вновь наступила тишина. Тогда Божественноликий опять поднялся и молвил:

– Жители Дола, народ пастухов и вы, жители Леса! Теперь вы узнаете, сколько воинов мы все вместе можем послать на эту войну. Писец, встань же и огласи число воинов, что ты записал со слов их предводителей.

Писец встал на земляной скамейке рядом с Божественноликим и громко произнёс, читая по своему свитку:

– Жителей Дола прошло мимо меня девять сотен и шестеро человек, воинов народа пастухов прошло три сотни восемь и ещё десяток, и жителей Леса прошло две сотни и девять человек. Всего же ровным счётом наших воинов четырнадцать сотен, тридцать и три человека.

Так как тогда сотней называлось сто двадцать человек, то всего в войске было тысяча пятьсот восемьдесят один человек, считая «короткими» сотнями.

Когда же счёт был оглашён, все вновь закричали, возрадовавшись, что у них так много воинов. Это было больше того, что на тинге у городских ворот предполагал Старейшина. Божественноликий молвил:

– Соседи! Мы провели смотр оружия, но будьте готовы – каждый из вас – явиться в войско, когда наступит время сражаться. Возможно, через семь дней вожди сотен и двадцаток призовут вас – будьте готовы взять оружие и отправиться навстречу своей судьбе, какой бы она ни была. А сейчас я объявляю смотр оружия оконченным. Радуйтесь же, как велят ваши сердца!

Сказав так, военный вождь спустился с седалища вместе со Старейшиной и Стражами, и они смешались с жителями Дола, пастушьей страны и Леса. Все весело разговаривали. До полудня оставался ещё час, а потому на зелёном лугу начался пир. В каждой повозке и под каждым шатром пили, а потом все играли и состязались на лугу, стреляя по мишеням, борясь и соревнуясь в других умениях. После этого все вместе начали танцевать, и так танцевали до тех пор, пока, счастливые, не сели ужинать на зелёной траве. По виду ни одного из них нельзя было сказать, что над Долом нависла большая угроза. Нет, все были так рады, так дружелюбны друг с другом, что, скорее, можно было решить, будто это та земля, где, как говорится в сказаниях, люди не умирают, но живут вечно, не становясь старше, чем были, когда пришли туда, кроме тех, кто в этой земле родился. Но рождённые там вырастают до прекрасной зрелости и остаются в этом возрасте. И верно, земля Дола и народ её были настолько прекрасны, что могли называться страной и народом из тех сказаний.

Вскоре после заката народ разошёлся, и некоторые отправились по домам, но многие остались в шатрах и крытых телегах, так как следующий день был началом весенней ярмарки. К этому времени уже прибыли некоторые из торговцев Стран Запада. Двое из них даже присутствовали среди зрителей на лугу, и ещё больше их прибыло туда задолго до окончания ночи.

Ранним утром следующего дня западные торговцы, все уже прибывшие к этому времени в Дол, вышли из дома Лика, где они ночевали, и разложили свои торговые шатры ниже по улице, между воротами и мостом. Всё запестрело, ведь шатры покрывали крашеные ткани, а сами торговцы были в длинных одеждах из тонкой ткани – пурпурной, голубой, белой, зелёной и чёрной с каймой, вышитой золотом и серебром. И слуги торговцев были одеты нарядно: в короткие куртки разных цветов; а на предплечьях их красовались серебряные кольца, на поясе же висели короткие мечи. Народ начал толпиться вокруг торговцев сразу, как только те открыли свои тюки, распаковали сундуки и разгрузили подводы. Торговали железом в болванках и в отрезах и гвоздях, была у торговцев и сталь, было и серебро – в слитках и посуде, был заморский жемчуг, киноварь и другие краски, каких не найти в горах: марена с болот, пурпур с моря, кошениль* из дубовых рощ морского побережья, вайда* с глинистых полей равнины, а также шёлковая заморская нить, редкие шёлковые ткани, кувшины с оливковым маслом, изящная керамика, ароматическая древесина и тростниковый сахар. Золота у торговцев с собой не было, ведь именно здесь они его и получали. Не торговали они и оружием, разве что было у них несколько посеребрённых игрушек.