Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Женщина аккуратно сложила руки и с обожанием посмотрела на Божественноликого, а мужчина, что был с ней, немного нахмурился, но лицо его разгладилось, когда он перевёл взгляд на женщину.

Божественноликий подумал немного, а затем спросил женщину, слышала ли она в последнее время разговоры о делах и планах смуглолицых. Он попросил:

– Прошу тебя, сестра, ответь мне правдиво, ибо это важно.

Женщина молвила:

– Как я могу сказать тебе что-нибудь кроме правды, мой милый господин? Я хорошо помню последние разговоры: мой хозяин дурно обращался со мной, он ударил меня, и я была мрачной, а он, насмехаясь надо мной, сказал: «Вы, женщины, думаете, что мы не можем жить без вас, но вы глупы и ничего не знаете. А мы собираемся захватить новую землю, где женщин много и где они гораздо более красивые, чем вы. А вас мы оставим работать в поле, как и других невольников, или добывать серебро». Думаю, ты понимаешь, что это означает. Ещё он сказал, что они отдадут нас новому племени, более дикому, чем они сами. Прихода этого племени ожидали в долине в течение месяца, потому наши хозяева и должны были искать новые земли. И точно такой же разговор мы слышали каждый раз, когда им хотелось подразнить своих наложниц. Это, мой милый господин, только чистая правда.

Немного помолчав, Божественноликий снова попросил:

– Скажи, сестра, слышала ли ты о том, чтобы смуглолицых убивали в лесу?

– Да, – ответила женщина и побледнела. У неё перехватило дыхание, словно она подавилась. Но затем она продолжила: – Только говорить мне об этом труднее, чем обо всех горестях, что я перенесла. О них я многое могу тебе поведать и как-нибудь поведаю, если ты согласишься выслушать. Но это мне тяжко рассказывать из-за страха. Ведь это и было причиной, по которой я бежала. Моего хозяина убили в лесу стрелой. В ближайшие три дня его должны были возложить на погребальный костёр и сжечь, а с ним и трёх его наложниц, да трёх лучших его невольников, предав их пред этим страшным мучениям. Потому я и бежала, спрятав на груди кинжал, чтобы меня не настигли живой. Но жизнь мне слишком дорога, а потому я вряд ли убила бы себя.

Женщина горько расплакалась перед всеми от жалости к себе. Божественноликий спросил:

– Скажи, сестра, знаешь ли ты, кто убил твоего хозяина?

– Нет, – ответила она, всё ещё всхлипывая, – я ничего об этом не слышала, да и не поняла бы из-за своего страха. Гибель других смуглолицых, убитых ещё прежде, гибель многих из них – мы не знали, от чьей руки – сделала их ещё более жестокими к нам.

Она снова расплакалась. Божественноликий по-доброму обратился к ней:

– Не плачь больше, сестра, – теперь все твои страдания закончатся. Я сердцем чувствую, что мы победим этого недруга, мы положим конец их власти, и тогда наш Дол станет твоим домом: живи в нём спокойно!

– Я никогда не вернусь в Розовую долину! – И женщина, обернувшись к Божественноликому, поцеловала его ноги, затем она встала и повернулась к своему спутнику, он схватил её за руку и увёл прочь и, похоже, сделал это с большим облегчением.

Отряд расположился на ночлег в лесу и ранним утром снова отправился в путь, торопясь попасть в Дол до наступления ночи. Когда в полдень ненадолго остановились, чтобы все могли пообедать, Божественноликий вновь поговорил с беглецами. На этот раз он обратился к жителям Розовой долины и слушал одну и ту же историю, рассказываемую на разные лады, пока его сердце не утомилось от неё.

В этот последний день их пути Божественноликий вёл отряд напрямую через лес, чтобы оказаться на Дороге Дикого Озера, не заходя в Лесную деревню. И вот солнечным днём позднего марта часа в четыре пополудни отряд вышел в Дол. Там их встретила стража и сказала, что важных новостей нет. Воины Ликородного в дубовом лесу близ Кабаньей ловушки наткнулись на врагов числом в шестьдесят человек. Они убили нескольких из них, а остальных прогнали – в запутанной чаще их было сложно преследовать. Из числа жителей Дола в сражении двоих убили и пятерых ранили.

Что касается отряда Красной Куртки, то он не встретил ни одного врага.

Глава XXIX. Беглых невольников приводят в город Дола

Путники уже вышли из леса и теперь уверенно и спокойно продвигались по Портовой Дороге. Беглецы и воины шли одной гурьбой. Необычно было видеть такой союз: здоровье и богатство Дола с отрепьем, нищетой и наготой невольников. Казалось, кошмарный сон нарушил радость опрятной весны. Каждый, кого они встречали или нагоняли, забывал о своих делах, чем бы он ни был занят, и присоединялся к отряду, чтобы расспросить о новостях. Когда же они узнавали, кем были эти бедняки, освобождённые невольники Врага, они искренне радовались и ликовали. Многие женщины, да и мужчины тоже, впервые встретившись с такими бедами, нарушившими их приятную жизнь, рыдали от жалости и любви к страдальцам, которые теперь обрели свободу, и благословляли те мечи, что освободят и весь их народ.

По мере того как к отряду присоединялись новые попутчики, он шёл всё медленнее. Некоторые из живших поблизости возвращались домой и приносили оттуда для гостей пирогов и вина, приглашая их сесть на зелёную траву на обочине Портовой Дороги, отдохнуть, поесть и попить, чтобы взбодриться, и пока они отдыхали, девушки и парни пошли на луг и, нарвав весенних цветов, искусными привычными пальцами быстро свили венки и гирлянды и украсили ими головы и тела отдыхавших. Так они прикрывали наготу беглецов, и вот, наконец, понурые хмурые лица и обветренная кожа недавних рабов, едва находивших силы, чтобы умолять о пощаде, окружили переплетения молодых примул, ветки дикой сливы, покрытые молочно-белыми цветами, и продолговатые воронки нарциссов того оттенка, какого бывает нить в руках ткачихи, когда ей хочется порадовать себя видом вырастающего на тёмно-зелёной ткани жёлтого рисунка.

Вечер уже перерастал в ночь, когда отряд продолжил свой путь. До городских ворот оставалось менее фарлонга, как вдруг оказалось, что им навстречу идут музыканты – со свирелью и барабанами, скрипкой и арфой. С ними были и те, кто славился свои прекрасным пением, как мужчины, так и женщины. Во главе процессии шёл сказитель.

Соединившись, обе толпы построились так: впереди встали музыканты, следом двадцать воинов Божественноликого с обнажёнными мечами и воздетыми копьями. За ними несчастные беглецы, покрытые цветами: мужчины и женщины, все вместе, худые, грязные, со впалыми глазами. Можно было заметить, как у некоторых из них зарделись щёки, или засверкали глаза, или лицо увлажнилось слезами, – радость и ликование этого вечера взбодрили их и заставили забыть уже привычную печаль. За беглецами следовали остальные воины, а замыкала шествие пёстрая толпа жителей Дола. Всё это были высокие мужчины и красивые женщины в ярких одеждах, лица и кожа их сияли свежестью, волосы были гладкими, губы алыми, глаза блестели.

Сказитель обернулся к музыкантам, провёл смычком по струнам своей скрипки, и ему ответили остальные скрипки, а с ними и арфы. И тогда сказитель запел. Он пел древнюю песню, и все певцы вторили ему, соединяя свои голоса с его голосом. Вот, что они пели:

Мы бледнели, сжимаясь, от страха Зимы,
Но Весна наступила, смотрите, и вот
К нам протянуты руки дающих, и мы
Не отвергнем любовь их, чтоб радостью год
Был наполнен. Как часто зимой по утрам,
Под заснеженным небом грустили мы, и
Как боялись мы дня, предрекая родам
Бесконечную стужу январской пурги.
Потеряли надежду, и ты не спешил
Нам помочь, да и мы не молили о том,
Где же смелое сердце стучало, где жил
Избавитель – в краю безмятежном каком?
Но теперь ты нас принял как равных, теперь
Мы откинули злую, глухую печаль,
Мы забыли волнения наших потерь
И следим, как идёшь ты в небесную даль,
Не в Палаты ли Солнца направил свой шаг?
Или в Дом беспокойного Лета спешишь?
Словно юность в цвету, никого не страшась.
Ты идёшь сквозь колосья желтеющей ржи.
Для живущих опять наступила Весна
После страха холодной, суровой Зимы,
И богатства её, коим всё – не цена,
То земная любовь да счастливые дни.
107
{"b":"560734","o":1}