Затем туши коней разрубили и изжарили на жертвеннике в дар богам. Агни и оба князя попробовали мясо, а остальное отнесли в жилище Дейлингов для пира, готовящегося этой ночью.
Затем Оттер и Тиодольф, посовещавшись друг с другом в стороне, вновь взошли на Холм Речей, и Тиодольф произнёс:
«О, роды Марки! Завтра на заре
Мы выйдем в путь
И вверх пройдём по речке,
Что издавна Рекою Бранибора
Зовётся. На окраине чащобы,
На месте том, где в давние года
Враги наши держали оборону
И пали под ударами мечей
Народа Марки, там, на тех Холмах
Кровавых мы построим вагенбург.
И если древнее проклятье мира
Проснулось, если змей ползёт по чаще
Густого Бранибора, мы узнаем.
О, дети Волка, о, народ Щита,
Народ Копья, народ Коня, мы вступим
В сражение с врагом в глухом лесу,
Оставив в вагенбурге часть людей, —
Ведь нет нужды во многих там, где враг,
Запутавшись в лесных ловушках, дрогнет
И будет проклинать судьбу и бой
Проигранный, не ведая, кто с ним
Сражается, и солнца не увидев
Пред смертью».
Так говорил Тиодольф, а после его слов Агни поднял боевой рог и, протрубив в него, провозгласил:
«Окончен тинг, подходит время пира,
А завтра в путь мы выступим. Когда же
Сразимся мы с врагом – никто не знает,
Но, воины, запомните, пройдёт
Немного времени до часа нашей славы,
Бессмертной славы! Мира семена
Посеем мы в борьбе суровой, тяжкой —
Всё ради процветания родов
Прекрасной Марки и народа готов».
Толпа разразилась криками, а затем, успокоившись, все в должном порядке, род за родом, развернулись и покинули тинг, направившись сквозь лес к жилищу Дейлингов.
Глава IX. Старец из рода Дейлингов
Вокруг бражного зала Дейлингов всё ещё толпились люди: те, кому надлежало остаться дома. На равнине под холмом прямыми рядами стояли обозные телеги. Каждая теперь была покрыта навесом: белым, чёрным, красным или коричневым, – а некоторые, что принадлежали Бимингам, – зелёным, цвета древесной листвы.
Воины спускались к этому городу из телег, совершенно пока неукреплённому, ведь нападения никто не ожидал. Там уже собрались невольники, что готовили пир, да и многие из рода Дейлингов, как мужчины, так и женщины, желавшие присоединиться к пирующим. Некоторых воинов Дейлинги повели по земляному мосту и дальше, за ограду, в свой бражный зал – там, кроме хозяев, могло поместиться ещё много людей. В числе гостей были и оба князя.
Они поднялись на возвышение, празднично украшенное, как и всё вокруг. Там уже расположились старейшины и воины в летах, радостно приветствовавшие гостей. Среди них был и старец, что сидел на краю холма, наблюдая за движением войска, тот, который отшатнулся при виде знамени Вольфингов.
Когда он увидел среди гостей Тиодольфа, взгляд его замер. Старец подошёл к воину и остановился. Тиодольф, заметив его, улыбнулся, произнеся слова приветствия, но старец только продолжал молча разглядывать князя. Наконец он задрожал, протянул руки к обнажённой голове Тиодольфа и начал перебирать его кудри и гладить так, как мать гладит по голове сына, оставшись с ним наедине, даже если сын уже седой старик. И вот старец вымолвил:
«Бесценна жизнь сильнейшего, как древо,
Цветы которого – людские судьбы тех
Времён, что есть и что лишь будут! Так,
Увенчанной древнейшей мудростью, остаться
Ей суждено, когда железный меч
В прах превратится вместе с бурой ржою.
О, если бы я снова стал младым
И сильным воином, я б устремился в битву
И в самой гуще встал – средь свиста копий,
Чтоб твёрдость показать руки и зоркость взгляда!»
Старец провёл руками по плечам и груди воина и почувствовал холод кольчуги. Тогда его руки вновь опустились, а из старых глаз хлынули слёзы. Он произнёс:
«О, сердца воина могучего жилище,
О, пламенная грудь того, кто в битве
Привык господствовать над сильными, к чему
Ты холодом укрылась от калёных,
Мерцающих клинков? Тебя не знаю,
Тебя не вижу, как далёкие холмы,
Где наши праотцы живут, где боги
Пируют в залах. Ветер дует грозно,
И вереницей облака летят
Там, в вышине, окутывая властных
Палаты, что из года в год всё те же.
Но очаги их пламенеют жарко
Не для меня, и старые глаза
Их разглядеть не в силах, не узнает
Старик радушия божественного пира».
Тиодольф всё ещё улыбался старцу, но тень пробежала по его лбу. Вождь Дейлингов и его могущественные гости, стоявшие рядом, тоже нахмурились и внимательно, в тревожном молчании слушали. Старик же продолжил:
«Я прибыл в дом врага, и он, безумный,
Сказал мне: “Сядь, ты ведь устал в пути”.
Я сел, и ноги вытянул – оковы
Сковали ноги. Он с улыбкой подлых
Продолжил: “Руки тяжелы твои,
Пусть отдохнут немного”. Свои руки
Я протянул, и холод ощутил
Колец железных. Лес с волками лучше,
Чем этот пиршественный зал! О, если б
Я знал про древнюю ловушку, знал бы,
Что счастье мира продал я за ласки,
За глупые сердечные желанья».
Закончив говорить, старец отвернулся от Тиодольфа и с грустью прошёл на своё место. Если Тиодольф и изменился в лице, то лишь слегка. Окружавшие князя воины смотрели на него с удивлением, словно спрашивая о значении слов старца, будто Тиодольф с помощью каких-то тайных знаний мог их объяснить. Для многих эти слова прозвучали предупреждением пред битвой, а для некоторых – зловещим предзнаменованием о грядущих днях. Вряд ли кто-то понял эту речь, но в сердце каждого зародилось дурное предчувствие, ибо старик был известен как предсказатель, а его слова, обращённые к князю, показались всем нелепыми и очень странными.
Агни захотел прояснить всё это. Он сказал так: «Асмунд Старый добр и мудр. Когда он слышит вести о грядущем сражении, то хочет участвовать в нём, ибо в прошлом был великим воином, и его руки обагрены кровью многих врагов. Он предан своему роду и считает недостойным оставаться дома, когда все собираются на битву. Для него ненавистна сама мысль о смерти на соломенной подстилке».
«Верно, – подтвердил кто-то ещё, – и более того, он видел, как в битве пали его любимые сыновья, поэтому любой воин в расцвете сил дорог ему, и он боится за судьбу каждого».
