— Сломалось что-нибудь?

— Просто цепь и звездочки забило.

— Значит, пошабашил.

— Все положил. — Сергей удовлетворенно окинул, взглядом поле. — Там за овражком школьники полеглые остатки дотеребливают. Жена ваша с ними.

— Тогда я их сейчас захвачу. А помощник твой где? Не сбежал?

— Только что уехал домой на попутке. Старается, работает без всякой поблажки.

— Это хорошо. — Ерофеев подал папиросу Сергею и сам закурил. — Теперь вылежится ленок, да вовремя бы его поднять.

— Из Абросимова едете?

— Да, в райком вызывали, — не вдаваясь в подробности, ответил Ерофеев, но по тому, как он поморщился, почесывая под кепкой лоб, Сергей догадался, что вызов был малоприятным. — Вон идут наши труженики! — обрадовался появлению школьников Ерофеев.

Мальчишки и девчонки бежали к машине веселой ватагой. Заслонясь от солнца, Ерофеев поджидал жену, отставшую от своих учеников.

— Давно собирался сказать, — повернулся он к Сергею, — в партию тебе надо вступить.

Тот смутился, не зная, что ответить.

— Я об этом, Степан Данилович, как-то не думал.

— Подумай. Дам рекомендацию.

Давно Ерофеев не видел жену такой возбужденной, ясно главой; после нескольких дней, проведенных в поле, лицо ее заметно посвежело, в нем даже появился какой-то задор, хотя и задышалась, поспевая за школьниками в своем стареньком демисезоне и резиновых сапогах.

— Все, товарищ председатель, закончили полевой сезон — завтра приступаем к учебе, — доложила она.

— Я смотрю, колхозная работа тебе на пользу.

— А ты у меня что-то похудел. Ну как, была головомойка?

— Была. Без этого в нашем деле не обойдешься.

— Ничего, переживем, — поддержала она и с шутливой ласковостью взяла его под руку. Ему хотелось поблагодарить ее, найти какие-то теплые слова, но вместо этого он только пожал ее поогрубевшие от льна пальцы.

Жена села в кабину, а он снова ехал в кузове вместе с ребятами, тоже молодея душой рядом с ними. Не отстал от них, когда все дружно запели, и среди звонких голосов школьников он слышал и голос жены, доносившийся из кабины. Только теперь отлегла от сердца та обида, с которой он возвращался из района.

На широких, строганных еще дедом Яковом лыжах Сергей выехал на берег Несомы и остановился, изумленный первозданной белизной снега, покрывавшего речную пойму. И сейчас, при безоблачном небе, играл в воздухе блескучий куржак, неведомо откуда бравшийся. Солнце висело низко за спиной, свет его был робким; синяя тень от угора горбатилась почти у противоположного берега. Не хотелось резать лыжами эту неприкасаемо-чистую снежную целину.

А в начале зимы здесь, на Шумилихе, царило небывалое оживление. Раньше понятия не имели о зимней рыбалке, а тут, пользуясь новой шоссейкой, стали приезжать автофургоны не только из Абросимова и со станции, но даже из города. Глянешь в воскресенье на реку — тьма рыбаков, точно тетерева токуют на заснеженном льду. Надо же иметь и время и терпение, чтобы день-деньской стынуть под лункой! Хорошо, хоть летом не бывает такого нашествия — соблазняют своей досужливостью.

Замело, заровняло все рыбацкие тропы и лунки — глухозимье. Мороз похватывает за уши. Канун Нового года, всего несколько часов осталось до его встречи. Надо спешить. Покатился наискосок под гору, обжигая лицо ветром, вспоминая, как в детстве они, ребятня, неустрашимо съезжали с любой кручи.

Казалось бы, живя в лесу, долго ли срубить елочку, но Сергей, придирчиво осматривая одну за другой, все торил лыжню вдоль опушки. Наконец облюбовал, раза два объехал вокруг нее — хороша!

Заткнув топор за ремень, а елочку вскинув на плечо, легко бежал обратно по своему следу, как будто нес чудесную находку. Решили с Татьяной порадовать подросшего Павлушку да заодно и себя новогодней елочкой, хотя это было не в деревенском обычае.

Настоящих игрушек не оказалось даже в районном культмаге, украсили бумажными самоделками, зато Сергей постарался смастерить с помощью батареек и лампочек от карманного фонаря гирлянду. Елочные огни весь вечер не давали покоя Павлику, он то и дело выключал свет, и в таинственном полумраке елочка мерцала будто живая; она отошла с мороза, согрелась и теперь наполняла избу густым смолисто-хвойным запахом.

Приходил поздравить с Новым годом и посмотреть на елочку Андрей Александрович, обычно зимой никуда не выбиравшийся из дома. Под настроение он был разговорчив, особенно с внуком, которого нипочем не могли уложить спать.

— Ну, Павлуха, у тебя и елка! Да вся в огоньках! Игрушки-то мама, что ли, делала?

— Я тоже помогал.

— Славно получилось, просто на заглядение! Ты бы все же ложился спать, чем скорей уснешь, тем скорей Дед Мороз принесет подарок.

— А почему сейчас не может принести? — недоверчиво спрашивал Павлик.

— Наверно, по другим деревням да городам шагает: там ребят много, скоро ли всех обойдешь.

— Откуда у него столько подарков?

— О, брат, у него мешок-то большущий: бери — не выберешь всяких игрушек! А берет он их наугад — кому что достанется. Ты утром шаркни рукой под елочкой — он что-нибудь для тебя положит. А теперь спи.

Павлик проворно нырнул под одеяло и поплотней закрыл глаза с наивной верой в волшебство новогодней ночи. Его младший братик, еще ничего не понимавший, давно уже сладко посапывал в своей кроватке-качалке.

— Давай-ка, дорогая сваха, выпьем за молодых! — Андрей Александрович норовил обнять Наталью Леонидовну. — Оне у нас молодцы! Вон каких двух бутузов ростят. Ты, Таня, еще рожай парней, чтобы род Карпухиных никогда не перевелся. Чего улыбаешься? Большая, крепкая семья, она внутри себя опору имеет, я так рассуждаю. К примеру, посели ее хошь на севере, хошь в пустыне, она все равно укрепит свои корни. — Андрей Александрович провел туда-сюда жесткой ладонью по усам. Был он в том состоянии, когда каждый мужик становится чуть-чуть философом. — Учтите, Шумилино нынче только на вас и держится, остальные отстрадовали свое. А в общем-то, ребята, на жизнь грех обижаться, я так рассуждаю. Главное, чтоб войны не было. С Новым годом!..

Домой Андрея Александровича провожали Сергей с Татьяной. Сергей крепко держал отца под руку, но тот все равно часто проваливался ходулей в сугроб, чертыхался. У крыльца, ступив на твердую, расчищенную от снега площадку, сказал:

— Много ли прошел, а задышался: недалеко упрыгаешь на одной-то ноге. Вот уж здесь мой загон, нечего до весны и порываться никуда.

— Я как-нибудь проторю тебе дорогу трактором, — пообещал Сергей.

— Давай, буду гулять, как по проспекту. — Андрей Александрович как бы для пробы проковылял несколько шагов. — Ночь-то больно хороша, в избу идти не хочется! Как по заказу вызвездило.

Да, ночь была самая новогодняя. Полная луна сияла над бором, призрачно темневшим за Песомой; звезды дрожащими капельками ежились в белесоватой стыни неба, опоясанного дымкой Млечного Пути. Торжественно замерли опушенные инеем березы, тоже как бы излучавшие матовое свечение. Лыжню, промятую Сергеем, будто бы затопило подсиненной водой. Казалось, все вокруг: и темная рать оцепеневшего леса, и эти деревенские березы, и тяжело провисшие, тоже мохнатые от инея провода на электролинии, и сами шумилинские избы, увязшие в сугробах, — все это напряженно ждет какого-то условленного звука, но его нет и нет. Первородная тишина.

Сергею с Татьяной тесно стало на деревенских тропинках, вышли на автодорогу, побродили по ней.

— Полуночники мы с тобой, — ласково сказала Татьяна.

— Сегодня так положено. В селе небось еще вовсю гуляют.

— Знаешь, я бы переехала в Ильинское жить. Что мы здесь? Как на хуторе.

— Зато летом приволье, речка почти под окнами.

— Еще я хотела тебе сказать, надоело мне сидеть на почте: уж сколько лет будто привязана к аппарату, дергаю туда-сюда штекеры.

— В колхоз ведь ты не пойдешь.

— Почему? Говорят, будет свой колхозный садик: я бы с удовольствием в нем поработала, люблю ребятишек. И Ванюшка был бы весь день при мне. — Темно-карие глаза Татьяны оживились, она нетерпеливо подергала Сергея за рукав, как будто тотчас хотела исполнить свое намерение.