Солнце встало высоко, уперлось в спину. Воздух против леса на той стороне начал зыбиться, и оттуда, из глубины бора, донесло грибной запах. Вдоль реки брело стадо коров, звон ботала отдавался в чутких по-осеннему берегах; ни одного птичьего голоса из ольховника — онемела природа, словно сама напряженно слушает и ждет какого-то условленного знака.

Павлушка тоже подозрительно затих, не елозит ножонками, обутыми в шерстяные носки, перестал крутить занимавшую его пуговицу. Улыбается затаенно, хорошо ему, пригрелся на солнышке. Ах вот в чем дело! — догадался Сергей, когда почувствовал, как мокрое пятно расплылось по штанине. Он не спугнул Павлушку, а только ласково пожурил:

— Окатил батьку и доволен, да? Ах ты плут! Ну пошли домой, раз такая авария.

Долго идет поезд, рассекая леса, по крайней мере, так кажется двум молоденьким лейтенантам, сидящим за столиком друг против друга, потому что едут они домой в первый свой отпуск после окончания училища и присвоения звания. Обмундированы с иголочки, не зря портной снимал с каждого из них мерку, пуговицы на кителях горят, погоны свеженькие, золотистые, и сами лейтенанты завидно юны и здоровы. В купе все любуются ими, расспрашивают, куда едут, завидуют родителям, дескать, каких сынков дожидаются. Лейтенанты словоохотливы, у них избыток счастья, они довольны вниманием попутчиков, с которыми быстро сближает дорога, и все-таки кажется, что поезд идет слишком медленно, надоедает смотреть, как тянется по обочине густая тень паровозного дыма.

— Не разберу, какого рода у вас войска, что за птички на погонах? — спрашивает темнолицый, какой-то замшелый старичок-лесовичок.

— Это не птички — рессоры, а войска военно-железнодорожные, — охотно поясняют лейтенанты.

— Понятно, железные дороги будете прокладывать?

— Возможно. Вообще-то мы мостовики.

— Понятно. Сурьезное дело, вон через Волгу переезжали — какая махина поднята, аж сердце захватывает: ведь может када-нибудь обвалиться.

— Не обвалится, за этим следят, — заверили лейтенанты.

— Ведомо, проезд вам бесплатный?

— Бесплатный, по воинскому требованию.

—. Понятно…

И поскольку ехали по железной дороге, все еще с большим уважением стали смотреть на лейтенантов, как будто и эту дорогу они построили. Давно ли Ленька Карпухин с Минькой Назаровым бегали по деревне подростками, но промелькнули годы учебы, и оба возмужали, стали офицерами, так что и называть-то их прежними мальчишечьими именами неудобно. Алексей вытянулся под стать брату, над губами пробился пушок, и голос переломился, стал заметно басить. Михаил так и остался ниже товарища ростом, но был поплотней его, поосанистей; часто вынимал из футлярчика расческу, приглаживал белые ухоженные волосы.

Задолго до своей станции достали с верхней полки чемоданы, со спрятанными в них шинелями, надвинули фуражки с кокардами.

— Уже прибыли, добры молодцы? — посожалел старичок. — Ехали бы дальше, коли билет бесплатный.

— Спасибо, папаша, — улыбнулись лейтенанты. — Счастливой тебе дороги!

— Удачной службы! — отблагодарил он.

Вышли в тамбур, встали поближе к выбитому дверному стеклу, чтоб поймать лицом упругий ветер с родных полей. Уже не было терпения сидеть в купе, хотелось и вовсе выпрыгнуть из вагона и припустить своим ходом, когда поезд замешкался на последнем разъезде.

— Тащится, как колымага, из-за этой однопутки, — сказал Михаил.

— Ничего, сейчас садимся в кабину — и даешь Шумилино! Братуха, наверно, ждет. — Алексей посмотрел на недавно купленные часы с центральной секундной стрелкой, прикидывая наперед, спросил: — В клуб сегодня пойдем в Ильинское?

— Обязательно.

Представлялось, как только ступят с подножки на перрон, так и обнимутся с братом, но он почему-то не встречал. Алексей растерянно поозирался, скользнул взглядом по окнам тронувшегося поезда, заметив, как ему показалось, сочувствие в глазах знакомых пассажиров.

— Что же это он? Ведь все было указано в телеграмме.

— Пошли, может быть, он за вокзалом около машины ждет.

Ни Сергея, ни его машины не нашли. Покаялись, что не дали вторую телеграмму Ивану, для верности. Поприуныли, но не надолго: подвернулась попутка до Абросимова. Пришлось попритряхиваться вместе с посылочными ящиками в почтовой машине; изрядно запылились, поутратив свой первоначальный щегольской вид. Это не огорчало, ничто теперь не могло воспрепятствовать им: оставались двадцать километров, пройденных сотни раз, когда учились в Абросимовской школе. Шагалось легко, дорога была знакома до последней извилинки, начались свои места: чем ближе к дому, тем памятней, родней.

Неутомимая молодость! Уж, кажется, немалый конец идти пешком, а дай отдохнуть часок-другой, и не усидят на месте. Да и как усидеть, если Алексей не раз по-разному представлял свою встречу с Аней — сельской библиотекаршей. Год назад, после второго курса, познакомился с ней, переписывались, а все равно иногда пожигала ревнивая мысль, что без него увиваются около нее шумилинские парни. Ведь в библиотеке работает — каждому удобный повод заглянуть вроде бы за книгами, и сама библиотека находится при клубе: вечером тут тебе и кино, и самодеятельность, и танцы. «Ничего, сегодня наведем армейский порядок», — самонадеянно думал он и представлял, как неожиданно откроет дверь библиотеки, или явится врасплох в самый разгар танцев, во всем парадном блеске, или прямо пойдет к Миронихе, у которой квартирует Аня: чего стесняться старуху, если любовь неукраденная? Аня попала в Ильинское после педучилища, небось уж надоела ей глухомань, подумывает, как бы вернуться в город. Он вызволит ее, только съездит в часть, устроится и увезет ее с собой. От таких помыслов горячо ударяла в голову кровь, сердце набирало высоту, как будто он собирался совершить что-то очень великодушное.

В кармане кителя хранится фотокарточка: Аня прислала по его просьбе. Хотел достать посмотреть, постеснялся друга. А впрочем, и так отчетливо виделось ему ее улыбчивое, с родинкой на левой щеке лицо, чуть вздернутый носик, светлые, свободно льющиеся на плечи волосы и голубые, даже с просинью, глаза, в которых, кажется, никогда не гасло простодушное удивление. Их взгляд был мягок, они ласкали, и околдованный ими Алексей целые ночи простаивал у крыльца Миронихи, переминая в ладони текучие Анины волосы. Это было год назад и это предстояло теперь, сегодня же, так неужели откладывать встречу на завтра? Невольно прибавлялись шаги.

А все же под конец поумотались, хоть и легкие были чемоданы — натянули плечи, и жарко сделалось к полудню, пыль осела на лицах, ее горький привкус ощущался во рту. Когда приветливо встали впереди шумилинские березы, когда дорога взбежала на верхотинку к росстанному камню и внизу сверкнуло стальное лезвие Песомы, сердце зашлось, и лейтенанты разом превратились в прежних деревенских ребят, которые босоного тропили эти привольные берега. Поставили чемоданы на камень, постояли, оглядывая все доступное глазу пространство, как бы сверяя с тем, что оставалось в памяти, и совсем по-детски, не сдерживая себя, помчались под гору к реке. Скинули кителя и первым делом припали губами к живительной струе, которая должна была вернуть им силу и вернула. А чуть придя в себя, стали умываться и чиститься с какой-то нарочитой неспешностью, словно желая отдалить миг желанной встречи с домом — последний привал перед родительским порогом!

— Мишка, ты посмотри водичка-то, посмотри! — восторгался Алексей, пересыпая воду, как серебро, из ладони в ладонь. — Ну и благодать, а!

Поширкали щеткой кителя и бриджи, прошлись бархаткой по новеньким хромовикам, гладко причесали мокрые волосы: снова годны хоть на парад.

—. Папка в кузнице названивает и не видит нас. Айда к нему!

Алексей первый взбежал на гору. Навстречу ему из кузницы — сам Сергей: что за притча, может быть, не получили телеграмму? За ним неуклюже перевалился через порог отец. Вот и обнялись с братом, даже поприподнимали друг друга, меряясь силой, вот и отцовские усы, побуревшие от табаку, жестко ткнулись в лицо: радость такая, будто не из училища вернулись, а с фронта.