— Пробовали прошлый год — навоз получился, — снова не сдержался Ерофеев.

— Потому что не соблюдаете технологию, абы пихнуть в землю, — Жохов непримиримо зыркнул на Ерофеева колким взглядом. — В общем, считаю, что мы не можем оставить без внимания такое своеволие.

Ерофеев хорошо знал каждого из сидящих за этим столом: в свое время работал и жил рядом с ними, а ведь Абросимово хоть и райцентр, но здесь все на виду и слуху, почти как в обыкновенном селе. Знал он наперед, кто что скажет. Вот поднялся редактор районной газеты Лукачев, этот оглядываться на начальство не будет, хоть и молод. Парень с университетским образованием, его не вдруг собьешь с толку.

— Да, мы хвалили в газете Ерофеева, и, думаю, ошибки не было, потому что важна положительная тенденция, которая видна в его работе. — Все с интересом воззрились на Лукачева, дескать, ловко перевернул все с ног на голову. — Корреспондент эту тенденцию не заметил или не захотел заметить, обратив внимание только на недостатки. Я не раз бывал в «Ударнике» и могу сказать, что даже в передовых наших хозяйствах, пожалуй, нет сейчас таких темпов строительства, как в Ильинском.

— А на постройке телятника тишина, — бросил реплику председатель райисполкома, пристукнув тыльной стороной ладони по газете.

— Могу ответить. — Ерофеев глянул на Тихонова, спрашивая у него разрешения. — Морока с этим телятником! Строим второй год, сначала подрядили бригаду приезжих шабашников, несерьезный оказался народ: уже после аванса заключили более выгодный договор с дорожным управлением на строительство моста. Пришлось судиться с ними, чтобы вернуть аванс. Нынче залетели другие аж из Закарпатья — тоже неизбалованы длинным рублем. Правда, не в пример первой бригаде, работали от зари до зари, без пьянства, обещали сдать телятник под ключ, но вдруг получился у них какой-то разлад — откочевали домой все, кроме бригадира. Теперь надо снимать своих плотников со строительства жилья. Все-таки нет порядка в этом вопросе, каждый ищет способы на свой риск, правдами и неправдами добывает материалы и прочее. С теми же шабашниками все время ходишь на грани финансового нарушения. Беда в том, что нет в районе солидной строительной организации. — При этих словах Кукушкина покривила тонкие губы, мол, нельзя ли поближе к собственным колхозным бедам. Но Ерофеев уже справился с первоначальным волнением и продолжал говорить, сжимая пальцами спинку стула, поставленного впереди себя: — Что касается кукурузы, то будь моя воля, я бы совсем ее не сеял: зря переводим привозные семена, валим удобрения, занимаем площади, на которых могли бы прекрасно расти клевер или овес.

— Я считаю подобные рассуждения неуместными, — строго заметил предрик и, выразительно показывая большим пальцем кверху, добавил: — Это ведь не наша прихоть.

— Возможно, я в чем-то ошибаюсь, возможно, не во всем справляюсь со своими обязанностями, но каждый из вас знает, что в колхоз я поехал не ради какой-то корысти, — чувствуя свою правоту, говорил Ерофеев. — Меня упрекнули здесь в пристрастии к льну. Наш район всегда считался льноводческим; лен дает деньги, без которых немыслимо строительство, а строить нам предстоит еще больше, особенно теперь, когда есть надежная дорога до района и станции. Уверен, все это, пусть не сразу, даст положительные результаты. Автору статьи помешали какие-то шоры взглянуть на дело пошире, пообъективней. К примеру, разговаривал он с одним пареньком, Генкой Носковым, который остался в колхозе после десятилетки, а ни словом не упомянул о нем. А для меня как председателя, эта, казалось бы, незначительная деталь говорит о многом. Мы обсуждали статью у себя на правлении и пришли к выводу, что написана она однобоко. Хотели даже послать свой ответ в редакцию.

Тихонов то бегло водил по бумаге пером, то, как обычно, с внимательным прищуром вскидывал взгляд на Ерофеева, со многими его рассуждениями был согласен, и тем не менее именно он, Тихонов, должен был определить меру взыскания по отношению к этому человеку, вызывавшему расположение к себе.

— Что скажет Кузьма Петрович? — обратился он к Миронову. Тот засопел, задвигался, скрипя стулом.

— Мне по-соседски, пожалуй, виднее всех работа Ерофеева: прицел у него верный, дальний, и, кажется, очень скоро «Ударник» начнет наступать нам на пятки. Вот так! Всем известно, какое наследство он принял от Охапкина и что сумел сделать. Корреспондент мог этого и не знать, а мы-то должны сопоставить. Правильно замечено, строит Ерофеев с какой-то завидной настойчивостью. Вон гляньте, к чайной подъехала его машина: что в кузове? — Члены бюро не без любопытства повернули головы к окнам. — Пока мы здесь разговариваем, его шофер сгонял на склад райпотребсоюза, получил два ящика стекла, вероятно, для того самого телятника. Вот так! — Миронов пристукивал кулаком-кувалдой, словно вгоняя в стол гвозди. — Буквально три дня назад я не мог выпросить у Лукича это стекло. Ну, сейчас я возьму его за жабры!

Все обрадовались случаю посмеяться, стали подтрунивать над Мироновым, дескать, не помнится такого, чтобы его обскакали.

— Кузьма Петрович, в статье речь идет в основном о недостатках, связанных с уборочной, — снова вмешалась Кукушкина.

— Да разве мудрено найти недостатки в нашей работе? — Миронов с заметным раздражением встряхнул крупной головой. — Он вот только технику приобрел, конечно, возникает много трудностей. Разве только в «Ударнике» очесывают головки льна? Такое выдалось лето. За этими временными недостатками корреспондент не увидел основного: колхоз все же набирает силу. Вот так!

И наконец черед дошел до Тихонова. Попригладил ладонью редкие, аккуратно зачесанные волосы, заговорил, не повышая голоса:

— И в выступлениях товарищей, и в объяснении самого Степана Даниловича многое мне показалось убедительным, но есть факты неопровержимые, в частности, своевольное отношение к кукурузе. Предлагаю за стравливание кукурузы скоту объявить Ерофееву выговор. Кто за это предложение? Единогласно. Значит, в редакцию газеты мы сообщим о результатах обсуждения статьи. Оспаривать критические замечания печати нет смысла: надо лучше работать…

Когда вышли на улицу, Миронов, желая подбодрить приунывшего Ерофеева, тряхнул его за плечо:

— Ну что, старина? Теперь самое верное — двинуть в чайную. Пошли перекусим.

— Спасибо, Кузьма Петрович. Поеду домой.

— Вот так, брат, за непочтение к королеве полей! Да ты не принимай к сердцу, знай работай, дане трусь. Ладно, бывай. — Забухал сапожищами по дощатому тротуару к чайной.

Ехать пришлось не в кабине, а в кузове: Ерофеев оберегал с трудом добытое стекло, шоферу велел вести машину потише. Встречные знакомые улыбались, не понимая, почему он трясется в кузове как случайный пассажир. В пору было бросить не только эти ящики и само председательство, по крайней мере, такая малодушная мысль возникла у него еще в райкоме. И все-таки ему показалось, что Тихонов не без сочувствия отнесся к нему. Что было бы, если бы на его месте оставался Коротков? Безусловно, тоже влепил бы выговор да еще накричал бы при этом. Тихонов сделал необходимое, умело сгладив острые углы, может быть, не столько в наказание ему, сколько в назидание другим.

Дорога белой полосой раздваивала лес. Столько техники гибло на этом волоку, еще недавно усыпанном не песком и гравием, а проклятьями шоферов! Разве довез бы стекло! Теперь машина свободно катилась по шоссейке, и Ерофеев, стоя в кузове, с каким-то мальчишечьим волнением не уставал смотреть, как ровное ее полотно втягивается под колеса машины. Начались свои колхозные поля, и то ли поостудил ветерком горячую голову, то ли ближе подступили повседневные заботы, Ерофеев почувствовал себя несколько уверенней.

Увидел вытеребленное льняное поле, будто устланное половиками, а на краю его трактор Сергея Карпухина с комбайном и остановил машину. Сергей что-то налаживал в комбайне, заметив председателя, тоже шагнул навстречу, как будто не виделись давно. Бронзоволицый, рослый, он представлялся Ерофееву настоящим хозяином этих нолей; побольше бы таких механизаторов — горы бы можно свернуть.