1886 «Весна, весна идет!.. Как ожила с весною…»* Весна, весна идет!.. Как ожила с весною, Как расцвела, как загорела ты!.. Ты целый день в саду, где робкой красотою Блеснули первые весенние цветы… Вчера ты принесла мне ландыш. Ты сияла Такою радостью, что даже у меня Забытая струна на сердце задрожала, В заманчивую даль усталого маня… А между тем, дитя, я жил, и жизнь я знаю, Я вижу многое, чего не видишь ты: Встречая ясный май, я вместе с ним встречаю Не только соловьев, и песни, и цветы, – Я знаю, что весной и змеи оживают И из своих подземных нор В залитый солнцем сад погреться выползают, На мягкий воздух и простор; И если ландыш твой так пышно развернулся, Обрызган влагой теплых рос, Знай – и червяк зато в корнях его проснулся Под шумный ливень вешних гроз. Верь жизни и весне! Пусть верует кто может, Но я им верить не могу: Неугомонный червь живет в моем мозгу, И грудь мою змея неутомимо гложет!.. 1886 Песни Мефистофеля* Пролог Как он вошел, – я не видал. Был вечер… За моим столом При свете лампы я писал; Вдруг странный трепет пробежал По мне морозом и огнем. Я поднял от бумаги взгляд И встретил взгляд его в ответ; На нем был пурпурный наряд И черный бархатный берет… Высокий, стройный и худой, В тени стоял он предо мной Так просто, как обычный гость. И лишь в глазах его грозой Лежали ненависть и злость… Пришлец молчал… Я был смущен, Но не испуган. Я не стал Его расспрашивать, кто он И как в мой угол он попал. Я медленно закрыл тетрадь, Перо подальше отложил И начал терпеливо ждать, Чтоб мрачный гость заговорил… И гость заговорил, едва Цедя бесстрастные слова, Пиявки выпуклых бровей Надвинув низко на зрачки И кистью жилистой руки Касаясь до руки моей… Он говорил: «С тобою связь Нам закрепить давно пора; Я гений зла, я мрака князь, А ты – ты Дон-Кихот добра… Но – les extremites se touchent: [26]Не бойся ж!.. я тебя не съем, Я только в приторную чушь Твоих элегий и поэм Волью моей печали яд, Зажгу их мощью и огнем, И о тебе заговорят Как о звезде в краю родном!.. Послушай, я всегда любил Литературу…С давних лет В моей груди, таяся, жил Полумудрец-полупоэт; Я Байрона водил пером, Когда он „Каина“ писал, И Гете в грезах я мелькал, И Гейне навещал тайком. Конечно, друг мой, ты червяк В сравненьи с ними. Кое-как Слагая свой бесцветный стих, Ты вряд ли дух речей моих Сумеешь людям передать. Но негде мне искать других: Храм опустел… Парнас затих, Пегас стал чахнуть и хромать… Итак, вперед, дитя, вперед! Я буду петь, а ты внимай! И как вино из кубка бьет, Кипя и пенясь через край, – Пусть в рамках этих мерных строф Так бьет родник моих стихов! Еще два слова… Если ты, Скучая в школе, милый друг, Вкусил от мудрой нищеты Людских познаний и наук И отрицать привык чертей, Я помогу беде твоей… Не я стою перед тобой, В мой плащ пурпуровый одет, Я – сказка, я – полночный бред, Созданье старины седой… То тень чернильницы твоей На штору вычурно легла, А мерный звук моих речей – Дрожанье зыбкого стекла И плач метели за окном, Стенящей в сумраке ночном!..» 1886
Жизнь* Меняя каждый миг свой образ прихотливый, Капризна, как дитя, и призрачна, как дым, Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой, Великое смешав с ничтожным и смешным. Какой нестройный гул и как пестра картина! Здесь – поцелуй любви, а там – удар ножом; Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина, А там идет пророк, согбенный под крестом. Где солнце – там и тень! Где слезы и молитвы – Там и голодный стон мятежной нищеты; Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы, А завтра – расцветут душистые цветы. Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою, А вот душистый плод, подточенный червем; Сейчас ты был герой, гордящийся собою, Теперь ты – бледный трус, подавленный стыдом! Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее – мгновенье, И нет среди людей такого мудреца, Кто б мог сказать толпе – куда ее движенье, Кто мог бы уловить черты ее лица. То вся она – печаль, то вся она – приманка, То всё в ней – блеск и свет, то всё – позор и тьма; Жизнь – это серафим и пьяная вакханка, Жизнь – это океан и тесная тюрьма! 1886 вернуться Крайности сходятся (франц.). – Ред. |
