«Взгляни, как спокойно уснула она:

   На щечках – румянец играет,

В чертах – не борьба роковая видна,

   Но тихое счастье сияет;

Улыбка на сжатые губы легла,

   Рассыпаны кудри волнами,

Опущены веки, и мрамор чела

   Увит полевыми цветами…

Вокруг погребальное пенье звучит,

   Вокруг раздаются рыданья,

И только она безмятежно лежит:

   Ей чужды тоска и страданья…

Душа ее там, где любовь и покой,

   Где нет ни тревог, ни волнений,

Где нет ни безумной печали людской,

   Ни страстных людских наслаждений…

Она отдыхает! О чем же рыдать?

   Пусть смолкнут на сердце страданья,

И будем трудиться, бороться и ждать,

   Пока не наступит свиданье!..»

«О, если б в свиданье я веровать мог,

   О, если б я знал, что над нами

Царит справедливый, всевидящий бог

   И нашими правит судьбами!

Но вера угасла в усталой груди;

   В ней нет благодатного света –

И призраком грозным встает впереди

   Борьба без любви, без привета!..

Напрасно захочет душа отдохнуть

   И сладким покоем забыться;

Мне некому руку в тоске протянуть,

   Мне некому больше молиться!

Она не проснется… она умерла,

   И в сумрак суровой могилы

Она навсегда, навсегда унесла

   И веру и гордые силы…

Оставь же – и дай мне поплакать над ней,

   Поплакать святыми слезами, –

Я плачу над жизнью разбитой моей,

   Я плачу над прошлыми снами!..»

Прощайте, папочка! Позвольте вас назвать

Так, как в года былые вас мы звали.

Кто знает, свидимся ль когда-нибудь опять

И будет ли свиданье без печали?

Быть может, многих ждет за этою стеной

Отрада лучших грез и жгучий яд страданья

И жизнь наш челн зальет мятежною волной

И гордо осмеет заветные желанья.

Но прочь предчувствия! К чему глядеть вперед?

Простимся же светло, без думы и страданья, –

Авось опять судьба нас на пути сведет,

И будет радостно отрадное свиданье.

И вновь мы проживем мечтами прошлых дней,

И, вспомнив их восход, как солнце лучезарный,

Вас снова окружит любящий круг детей

И прошлое почтит слезою благодарной.

И мрак и тишина… В торжественном молчаньи

Горит немая ночь над сонною Москвой…

Затих обычный шум на улицах столицы,

И ряд огней погас в светлицах теремов.

Промчался шумный день… На площади широкой

Как тень стоит еще высокий эшафот,

Но не вопит вокруг толпа, не слышно стонов

И не видать суровых палачей.

И только в сумраке разбросанные трупы

Лежат вокруг – и бледный лик луны

Глядит на них с безмолвным состраданьем

И снова прячется за облаком седым.

А завтра вновь – и эшафот, и муки,

И новых жертв покорная толпа,

Покуда ночь не остановит казни,

Покуда день не утомит царя.

Дворец его, суровый и безмолвный,

Один не спит во мраке. Вся в огнях

Сияет царская трапеза. За столами

Сидят опричники, бояре и дворяне,

И кравчий, брагою наполнив чаши,

Их подает пирующим гостям.

Задумчивый и грустный за трапезой

Сидит сегодня царь… Его не тешит

Ни шум толпы, ни песни удалые

Двух гусляров, которые поют

Про грозный бой у белых стен Казани

И славят Русь и русского царя…

В его уме встают иные сцены:

То видит он суровый эшафот,

С которого звучат ему проклятья,

То чудятся ему истерзанные трупы

И слышится предсмертное хрипенье…

И вздрогнув, он очнется – и велит

Подать вином наполненную чашу,

Пьет сам – и требует, чтоб гости пили,

И гуслярам дает приказ плясать…

А ночь бежит… Уж кое-где дымятся

Угасшие лампады… Уж в речах

Гостей звучит порою утомленье

И клонит сон их головы хмельные.

И вот вином в последний раз

Наполнены сверкающие чаши, –

И грозный царь, на посох опираясь,

Уходит из трапезы… Вслед за ним

Расходятся и гости – и вокруг

Царит немая мгла и мертвое молчанье…

О, если там, за тайной гроба,

Есть мир прекрасный и святой,

Где спит завистливая злоба,

Где вечно царствует покой,

Где ум не возмутят сомненья,

Где не изноет грудь в борьбе, –

Творец, услышь мои моленья

И призови меня к себе!

Мне душен этот мир разврата

С его блестящей мишурой!

Здесь брат рыдающего брата

Готов убить своей рукой,

Здесь спят высокие порывы

Свободы, правды и любви,

Здесь ненасытный бог наживы

Свои воздвигнул алтари.

Душа полна иных стремлений,

Она любви и мира ждет…

Борьба и тайный яд сомнений

Ее терзает и гнетет.

Она напрасно молит света

С немой и жгучею тоской,

Глухая полночь без рассвета

Царит всесильно над землей.

Твое высокое ученье

Не понял мир… Он осмеял

Святую заповедь прощенья.

Забыв твой светлый идеал,

Он стал служить кумирам века;

Отвергнув свет, стал жить во мгле, –

И с той поры для человека

Уж нет святыни на земле.

В крови и мраке утопая,

Ничтожный сын толпы людской

На дверь утраченного рая

Глядит с насмешкой и хулой;

И тех, кого зовут стремленья

К святой, духовной красоте, –

Клеймит печатью отверженья

И распинает на кресте.