Первая половина 1885 Ницца «Я пригляделся к ней, к нарядной красоте…»* Я пригляделся к ней, к нарядной красоте, Которой эта даль и этот берег полны, И для меня они теперь уже не те, Чем были некогда, задумчивые волны; Не тот и длинный ряд синеющих холмов, И пальм развесистых зубчатые короны, И мрамор пышных вилл, и пятна парусов, И вкруг руин – плюща узоры и фестоны. Я больше не дивлюсь, я к ним уже привык; Но чуть в груди моей замолкло восхищенье, – Природы снова стал понятен мне язык, И снова жизни в ней услышал я биенье. Я не спешу теперь разглядывать ее, Как незнакомую красавицу при встрече, Но, словно друг, в ее вникаю бытие И слушаю давно знакомые мне речи – Те речи, что слыхал на родине моей, Когда один, с ружьем, бывало, в полдень мглистый Бродил в болотах я, терялся средь полей Иль лесом проходил по просеке тенистой. Первая половина 1885 Ментона «Всё та же мысль, всё те же порыванья…»* Всё та же мысль, всё те же порыванья К былым годам, к любви пережитой! Усни в груди, змея воспоминанья, Не нарушай печальный мой покой!.. От этих глаз, под жизненной грозою Теплом любви светивших мне тогда, В сырой земле, под каменной плитою, Я знаю, нет давно уже следа… Первая половина 1885 Отрывок («Пишу вам из глуши украинских полей…»)* Из письма к М. В. Ватсон Пишу вам из глуши украинских полей, Где дни так солнечны, а зори так румяны, Где в воздухе стоят напевы кобзарей И реют призраки Вакулы и Оксаны; Где в берег шумно бьет днепровская волна, А с киевских холмов и из церковных сводов Еще глядит на вас седая старина Казацкой вольности, пиров их и походов. Я много странствовал… Я видел, как закат Румянит снежных Альп воздушные вершины, Как мирные стада со склонов их спешат Вернуться на ночлег в цветущие долины; Вокруг меня кипел шумливый карнавал, Всё унося в поток безумного веселья, И реву Терека пугливо я внимал, Затерянный в стенах Дарьяльского ущелья. Но то, чем я теперь в деревне окружен, Мне ново, добрый друг… В глуши я не скучаю, Напротив – я влюблен, как юноша влюблен В свободу и покой, и сладко отдыхаю. О, если б вы могли из моего окна Взглянуть туда, в поля, в разбег их безграничный, Какая зависть бы вам сердце сжать должна, Как стало б холодно вам в суете столичной! Ваш Петербург – он был недавно и моим – В дни поздней осени почти невыносим: Какая-то тоска незримо в нем разлита – Тупая, мертвая, гнетущая тоска… А этот мелкий дождь, идущий как из сита, А эти низкие на небе облака?! Здесь осень чудная: леса еще хранят Уже поблекнувший, но пышный свой наряд; Дни ясны, небеса прозрачны и глубоки; Природа так светла, что вам ее не жаль, И кажется, вокруг не воздух, а хрусталь, И резвый утренник чуть колет ваши щеки… Как весело бродить под сводами аллей!.. Чу! резкий крик… Гляжу: в лазури утопая, Несется надо мной белеющая стая Ширококрылых журавлей; Высоко поднялся к сквозящим облакам, Мелькая в вышине, их треугольник стройный… – Снесите мой привет полуденным волнам! Я помню – я любил их ропот беспокойный… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Октябрь 1885
С. Носковицы «Не принесет, дитя, покоя и забвенья…»* Не принесет, дитя, покоя и забвенья Моя любовь душе проснувшейся твоей: Тяжелый труд, нужда и горькие лишенья – Вот что нас ждет в дали грядущих наших дней! Как сладкий чад, как сон обманчиво-прекрасный, Развею я твой мир неведенья и грез, И мысль твою зажгу моей печалью страстной, И жизнь твою умчу навстречу бурь и гроз! Из сада, где вчера под липою душистой Наш первый поцелуй раздался в тишине, Когда румяный день, и кроткий и лучистый, Гас на обрывках туч в небесной вышине, Из теплого гнезда, от близких и любимых, От мирной праздности, от солнца и цветов Зову тебя для жертв и мук невыносимых В ряды истерзанных, озлобленных борцов. Зову тебя на путь тревоги и ненастья, Где меры нет труду и счета нет врагам!.. Тупого, сытого, бессмысленного счастья Не принесу я в дар сложить к твоим ногам. Но если счастье – знать, что друг твой не изменит Заветам совести и родине своей, Что выше красоты в тебе он душу ценит, Ее отзывчивость к страданиям людей, – Тогда в моей груди нет за тебя тревоги, Дай руку мне, дитя, и прочь минутный страх: Мы будем счастливы, – так счастливы, как боги На недоступных небесах!.. Декабрь 1885 «О, неужели будет миг…»* О, неужели будет миг, Когда и эти дни страданья Я помяну, уже старик, Теплом в часы воспоминанья, И, под тяжелой ношей дней, Согбенный над плитой могильной, Я пожалею и о ней – Об этой юности бессильной? Не может быть!.. Что мне дала Ее бесцельная тревога? К каким итогам привела Меня пройденная дорога? Я разве жил?.. Не так живут! Я спал, и все позорно спали… Что мы свершили, где наш труд? Какое слово мы сказали?.. Нет, не зови ты нас вперед. Назад!.. Там жизнь полней кипела, Там роковых сомнений гнет Не отравлял святого дела! Там Петр в Клермонте говорил И жег огнем сердца народу, И на костер там Гус всходил, И Телль боролся за свободу… Там страсть была, – не эта мгла Унынья, страха и печали; Там даже темные дела Своим величьем поражали… А мы?.. Ничтожен перед ней, Пред этой древностью железной, Наш муравейник бесполезный, Наш мир пигмеев, – не людей!.. |
