1882 «Счастье, призрак ли счастья…»* Счастье, призрак ли счастья – не всё ли равно? Клятв не нужно, моя дорогая… Только было б усталое сердце полно, Только б тихой отрадой забылось оно, Как больное дитя, отдыхая. Я вперед не смотрю – и покуда нежна, И покуда тепла твоя ласка, Не спрошу у тебя я, надолго ль она, Не капризом ли женским она рождена, Не обманет ли душу, как сказка?.. Но зато и себя я не стану пытать, Чтоб не вызвать сомнений невольно; Я люблю твои песни и речи слыхать, Мне с тобою легко и свободно дышать, Мне отрадно с тобой – и довольно… А наскучу тебе я, скажи… Не жалей Отравить мою душу тоскою; Мне не нужно неволи и жертвы твоей, В жизни много и так бесполезных цепей – Что за радость быть вечно рабою? И простимся с тобой мы… И крепко тебе Я пожму на прощание руку, Как сестре в пережитой житейской борьбе, – И сумею, без слез и упреков судьбе, Неизбежную встретить разлуку… 1882 «Темно грядущее… Пытливый ум людской…»* Темно грядущее… Пытливый ум людской Пред тайною его бессильно замирает: Кто скажет – день ли там мерцает золотой Иль новая гроза зарницами играет? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Напрасно человек в смятеньи и тоске Грядущие века пытливо вопрошает. Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, – Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает? 1882 «С пожелтелых клавиш плачущей рояли…»* С пожелтелых клавиш плачущей рояли, Под ее больными, дряхлыми руками, Поднимались звуки, страстно трепетали И вились над ней заветными тенями… Чудные ей в звуках виделись картины!.. Вся отдавшись им, она позабывала, Что ее чело изрезали морщины, Что прожитой жизни не начать сначала… В жалком, старом теле силою искусства, Как в цветке, ожившем с солнцем и весною, Пылко разгорались молодые чувства, Проходя по сердцу лаской и грозою… И мечтался зал ей, блещущий огнями, И в толпе, объятой мертвой тишиною, Он, ее избранник, с темными кудрями, С ясною улыбкой, с любящей душою… И мечталось ей, что вновь к ней возвратились Красота и свежесть… 1882
«Ни звука в угрюмой тиши каземата…»* Ни звука в угрюмой тиши каземата, Уснул у тяжелых дверей часовой. Нева, предрассветной дремотой объята, Зеркальною гладью лежит за стеной. По плитам сырого, как склеп, коридора Не слышно привычных дозорных шагов, И только с белеющей башни собора Доносится бой отдаленных часов. Внимая им, узник на миг вспоминает, Что есть еще время, есть ночи и дни, Есть люди, которым и солнце сияет И звезды свои зажигают огни; Что он еще жив, хоть сознанье и силы Слабеют в нем с каждым угаснувшим днем, И что эти плиты – не плиты могилы, А плиты тюрьмы, позабывшейся сном. Кого ж стерегут эти тихие воды, Гремящая сталь заостренных штыков, И крепкие двери, и душные своды, И тяжкие звенья позорных оков? Ответьте, не мучьте… Душа изнывает! И пусть – если люди бездушно молчат – Мне плеском и шумом Нева отвечает И мертвые камни проклятьем гремят… Кровавая повесть! Позорная повесть! На суд перед гневной отчизной твоей, Холопская наглость, продажная совесть И зверская тупость слепых палачей! И ты, повелитель, как заяц трусливый, Дрожащий на дедовском троне своем, На суд беспощадный, на суд справедливый С руками в крови и… 1882 «Ты, для кого еще и день в лучах сияет…»* Ты, для кого еще и день в лучах сияет, И ночь в венце из звезд проходит в небесах, Кому дышать и жить ни ужас не мешает, Ни низкий свод тюрьмы, ни цепи на руках, – Из каменных гробов, и душных и зловонных, Из-под охраны волн, гранита и штыков Прими, свободный брат, привет от осужденных, Услышь, живущий брат, призывы мертвецов! Да, мы погребены, мы отняты врагами У нашей родины, у близких и друзей, Мы клеймены огнем, изорваны кнутами, Окружены толпой злорадных палачей… Пускай же эта песнь, как звук трубы сигнальной, От нас домчится в мир и грянет по сердцам, И будет нам она – молитвой погребальной, А вам – еще живым – ступенью к лучщим дням! 1882 Ночью («Пусть плачет и стонет мятежная вьюга…»)* Пусть плачет и стонет мятежная вьюга И волны потока угрюмо шумят: В них скорбное сердце почуяло друга, В них те же рыданья и стоны звучат. Мне страшно затишье… В бессонные ночи. Когда, как могила, природа молчит, Виденья минувшего смотрят мне в очи И прошлая юность со мной говорит, О, эти виденья!.. Сурово, жестоко Они за измену былую казнят И в бедную душу глубоко-глубоко Своим негодующим взором глядят. Она беззащитна!.. Слова оправданья – Бессильны пред правдой немых их речей, И некому высказать эти страданья, И некуда скрыться от этих очей! Когда же осенняя вьюга бушует И бьется поток беспокойной волной, Мне кажется – мать надо мною тоскует И нежно мне шепчет: «Усни, дорогой!» |
