Ах, как тогда я счастлива была?

Дон Жуан.

И я был счастлив! Я любил тебя

Действительно горячею любовью

И никому б тебя не уступил.

Да, ты была прекрасна и теперь

Прекрасна ты; но я, — увы! — над сердцем

Своим не властен… Лучше уж, Инесса,

Оставим тягостные объясненья —

И разойдемся...

Инесса. Что я сказать хотела? Да! Жуан,

Ты благороден... Ты великодушен, —

Неужто ты и в сердце не найдешь

Хоть каплю жалости к своей Инессе?

Ведь ты ж не тигр!

(Плачет).

                                     Ведь я тебя люблю!

За что, за что меня ты покидаешь?

Дон Жуан Не плачь, Инесса! Я не властен так же

Над сердцем и любовью, как и ты;

А лгать я не могу… Скажи, зачем

Монахини печальную одежду

Надела ты?.. Последний мой совет

Не делайте вы глупости, Инесса!

Инесса.

Когда моя мольба тебя не тронет,

В монастыре останусь я... Но, нет!

Ты сжалишься над бедною Инессой!

(Хватает его за руку).

Не оттолкнешь её, — не правда ли, Жуан?

Я не могу жить без тебя...

Дон Жуан.                              Довольно!

Всё это мне наскучило!.. Прощайте!

Инесса.

Жуан! Постой! Ведь я люблю тебя!

О, сжалься, сжалься! Дай мне жизнь!

(Падает пред ним на колени).

Дон Жуан.                                                  Оставьте

Меня, Инесса!..

Инесса.

                                   О, не уходи!

Дон Жуан вырывается и уходит.

Теперь лишь я прозрела глубину

Твоей души развратной и порочной!

Будь проклят ты, коварный обольститель!

Будь проклят ты и пусть небесный мститель

За бедную жену тебя казнит!

(Падает в слезах на колени перед памятником командора).

Инесса и Доминго.

Доминго. Вы плачете, дочь моя!..

Инесса. Всё кончено!.. Он меня не любит!.. Я погибла, святой отец!

Доминго. Нет, вы спасены, против вашей воли... Пойдемте, Инесса!.. Облегчите вашу душу в молитве...

Доминго и Инесса уходят. За сценой слышен шум и крики.

Вбегает Дон Жуан с обнаженной шпагой; Грегорио и убийцы в саванах.

Дон Жуан. Это что такое? Неужели призраки преследуют меня? Что вам надо? Педро! Ко мне!

Грегорио. Покайся, дон Жуан

Дон Жуан.

Прочь саваны!.. Пока я жив ещё –

Мне не в чем каяться!

(Защищается).

Грегорио. Пришел твой час!

Вдали является призрак.

Дон Жуан. А!?

Двое убийц вырывают сзади шпагу из рук дон Жуана; остальные бросаются на него.

Дон Жуан. А, подлые убийцы!.. Ко мне! (Умирает; убийцы разбегаются).

Входят несколько монахов, немного спустя Доминго.

Доминго (вполголоса к Грегорио). Ну, что?

Грегорио. Он умер... Свершилось страшное чудо! Статуя командора оживилась и повергла дона Жуана на землю... Небо наказало его за нечестивую жизнь!

Доминго. Кончено... Пусть покоится в мире!.. Помолимся за его грешную душу...

Монахи становятся на колени.

1896 г.

Впервые: Бежецкий А. Н. Севильский обольститель. СПб., « Типография А. С. Суворина», 1897 г.

В 1896 году вышла в свет очередная версия образа, интерпретируемая в рамках темы романтического поиска идеала в любви. Ею стала драма "Севильский обольститель", написанная А. Н. Бежецким.

Алексей Николаевич Бежецкий (настоящая фамилия Маслов), прозаик и драматург, происходил из дворян Тверской губернии. Родился в 1852 году. В десятилетнем возрасте был отдан в 1-й кадетский корпус, по окончании которого поступил в Петербургскую военную гимназию, а затем в Николаевское инженерное училище (1868-71 гг.). В юношеский период своей жизни Бежецкий увлекался Д. И. Писаревым и Н. Г. Чернышевским, издавал рукописный юмористический журнал. Службу начал в чине подпоручика. Участвовал в русско-турецкой войне (1877-78 гг.), за проявленную храбрость и мужество в Ахалтекинской экспедиции (1880-1881 гг.) был награжден золотым оружием. С 1887 г. преподавал фортификацию в Николаевской инженерной академии. Позднее стал членом императорского Военно-исторического общества и членом-учредителем Благотворительного комитета им. генерал-адъютанта Д. М. Соболева. По словам современника И. И. Ясинского, Бежецкий был "офицер необыкновенного рода играциозной тончавости" [1, 264].Первое выступление в печати относится к 1874 г., когда в "Тифлисском вестнике" были опубликованы несколько юмористических заметок начинающего писателя. Известность Бежецкому приносит цикл военных рассказов, вошедших в сборник "Военные на войне. Святочные рассказы" (1885). А.П. Чехов после их прочтения писал А. С. Суворину: " Мне Бежецкий положительно нравится... Его " Расстрелянный» гораздо лучше тургеневского "Жида", а судя по остальным рассказам, он, если бы захотел, был бы тем, чего у нас на Руси не достает, т. е. военным писателем-художником. Кроме "Рай Магомета", все остальные невоенные рассказы его слабы." [Цит. по: 2, 197]. В 80-90 гг. А. Н. Бежецкий писал также бытовые очерки, святочные и "таинственные" повести; последние посвящены модному в то время увлечению спиритизмом. Однако военная тема оставалась главной в его творчестве. Именно она доминирует в сборниках "На пути"(1888) и "Медвежьи углы" (1892). Рецензенты, отдавая должное изяществу и простоте формы, в большинстве своем критиковали поверхностность и пустоту содержания. "Вестник Европы", например, писал: "Совершенно ничтожны сюжеты: собачья грызня, болтовня в вагоне, маскарадное приключение. Иногда в дело вводится фантастический элемент ("Таинственный свет"), но из этого ровно ничего не выходит, потому что автор сам не знает, как отнестись к своему вымыслу, и бросает его на полдороге. В военных эпизодах ("Испытание волонтеров", "В тылу") нет ничего характеристичного и нового. Рассказ ведется прилично, гладко, но не возвышается, в сущности, над уровнем хорошо переданного анекдота... Исключение можно сделать только для одного рассказа "Нарочный". Гибель киргиза среди необъятной и безотрадной степи производит сильное впечатление, прекрасно подготовленное целым рядом степных картин." [3, 685].

Драма "Севильский озорник" была закончена в 1896 г. Ее появлению предшествовала поездка А. Н. Бежецкого в Андалузию, воспоминания о которой были изданы отдельной книгой в 1884 г. под названием "В стране мантильи и кастаньет". Эти "путевые наброски" великолепно иллюстрируют восприятие далекой экзотической страны их автором. Как позднее отметил А. В. Амфитеатров, "изящная скромность и простота повествования, наблюдательность и юмор сделали из А. Н. Бежецкого превосходного туриста-«описателя»" [Цит. по: 2, 97]. Сам путешественник, останавливаясь на своих первых впечатлениях, признавался, что "после быстрой и непродолжительной экскурсии из Биаррица в Кастилию, а из Кастилии в Андалузию, у меня осталось только сильное "чувство", безотчетное впечатление, голубые, пунцовые и розовые краски и больше почти ничего" [4, 36]. Однако уже на следующих страницах это эмоциональное пятно в духе импрессионизма обретает вполне конкретную форму: "Там Дон-Кихот, там Санчо-Пансо, кастаньеты, площади auto-da-fe, Jerez de la Froterra, торс u primera spada, вежливые разбойники и наглые нищие, мавры и Джеральда, Мадрид и какой-нибудь кабальеро, который несется по улицам этого города, " лицо плащом закрыв, а брови шляпой" и спрашивает – не узнают ли его здесь в таком виде?.. Севилья и Гренада при лунном свете; шумит, бежит Гвадалквивир, и волнами играет прозрачный Хениль..." [4, 39]. Среди литературных предшественников, цитаты и реминисценции из произведений которых вплетены в повествование "Путевых набросков", отметим А. С. Пушкина [4, 39, 174], В.П. Боткина [4, 102], А. К. Толстого [4, 35] и особенно Теофиля Готье, чьи "испанские" стихотворения в переводе А. Н. Бежецкого украшают страницы книги [4, 60, 91, 105, 168].