Переступивши

 За второй порожек,

 Жуан увидел пару стройных ножек.

 Нет, нет, я не хочу интриговать

 И прикрывать их кружевной оборкой.

 Читатель милый, то была кровать

 С подушками, уложенными горкой.

 А за кроватью, сторожившей вход,

 Стоял буфет, стул,

 Столик и комод.

 О вещи, вещи,

 Даже без обновки,

 Как людям, вам нужны перестановки.

 Иной себя сто раз переметнёт —

 И там нехорошо,

 И здесь не климат,

 Но вот однажды в угол передвинут,

 Глядишь, и своё место обретёт.

 У Ады и в простенках и в углах

 Все вещи были

 На своих местах.

 Одно забыл.

 Стоял ещё трельяж,

 Имевший тоже ветерана стаж.

 Трельяжиком его назвал бы я,

 Перед которым Ада то и дело

 Легко порхала — о, она умела

 При госте прихорашивать себя,

 И как бы этим меж собой и им

 Создать не что иное,

 Как интим.

 Но что интим!

 Все атомы интима

 На этот случай пролетали мимо.

 Душа его, как прежде — налегке,

 На зов её любви не отзывалась.

 “Где красота?

 Куда она девалась?” —

 И цепенел в позорном столбняке,

 Меж тем на кухне женщины-чистюли

 Со злым усердьем

 Чистили кастрюли.

 Коль ты в гостях,

 Умей себя улыбить,

 Предложенный напиток надо выпить.

 Чудак Жуан впервые пить не стал,

 А не имей он прошлого отрыжек,

 Не помни про себя известных книжек,

 То выпил бы, а выпив, и воздал,

 Но Байроны и прочие Мольеры

 Избаловали парня

 Больше меры.

 Померкла Ада.

 В прежнем нежном стиле

 Светильники Жуану не светили,

 Они погасли, стала вялой речь...

 Как это горько!

 Чуткое на жалость,

 Моё бы сердце от сочувствий сжалось,

 Душа зажглась бы, чтоб любовь зажечь,

 Хоть в случае таком же наши Ады

 Бывают с нами

 Так же беспощадны.

 Кто виноват?

 Скажу не воровато,

 Скажу открыто — вещи виноваты.

 Послушны вещи лишь по мелочам,

 Но в главном, даже взять и стул-калеку,

 Не вещи потакали человеку,

 А человек приладился к вещам.

 Они-то Аду, равную годами,

 И делали при них

 Такой, как сами.

 Есть заведенья,

 Где на первый взгляд

 Поношенные вещи молодят,

 Проделывая сложные работы:

 Как женщин красят, клеят ловко так,

 Что, нанеся на них волшебный лак,

 Им возвращают прежние красоты,

 Но дни пройдут, и где-нибудь, однако,

 Реальный возраст

 Глянет из-под лака.

 У красоты нет возраста, когда

 Ничем не нарушима красота,

 Когда её изнанка мудро скрыта.

 Земля в цвету юна, но шрам косой

 Геологу откроет мезозой

 И меловые тайны мезолита.

 А наша Ада, как заметил гость,

 И без ущерба виделась насквозь.

 Жуан подумал,

 Не желая лгать:

 “Пока не поздно, надо отступать.

 Ещё одна победа — шаг к полону,

 Но если отступленье суждено,

 Пусть будет подготовлено оно,

 Иначе быть великому урону...”

 И тут мой друг задумался, решая,

 Как отступить,

 Её не унижая?

 На этот счёт

 У многих разнобой,

 Но вывод общий: поступись собой!

 Жуан глаза, приопуская веки,

 Трагически закрыл на этот раз.

 — Вы хороши... Я недостоин вас!.. —

 И прочее... Ну, словом, как Онегин...

 Все мы цитатчики,

 Все мы богаты

 Не на свои слова,

 А на цитаты.

 Они расстались,

 Что тут говорить,

 Расстались так, что некого корить

 И некого оплакать горьким плачем.

 Мой друг, неуязвимый до сих пор,

 Покинув затемнённый коридор,

 Унёс отраву первой неудачи.

 И сам я в юности немалый порох

 Растратил в этих жалких коридорах.

 Вперёд, вперёд!

 Но строй моих октав

 Нетороплив, как смешанный состав

 Вагонов пассажирских и товарных.

 Сам виноват, неторопливость их,

 Должно быть, от созвучий кольцевых,

 От полных рифм,

 Нерасторжимо парных.

 Зато октавы и прочны и строги,

 Такие не рассыплются в дороге.

 Я сам

 И пассажир

 И машинист,

 Сам для себя даю гудки и свист,

 Сам провожу ремонтные работы,

 Сам стрелочник, состав перевожу,

 Когда приходит время поворота.

 На повороте жизненных путей

 Судьба героя

 Нам всегда видней.

 Кто раз обжёгся,

 Тот позднее всуе

 И на холодное все время дует.

 Так и Жуан, с женитьбою — молчок,

 Замкнулся, на работе окопался,

 Я было начал... Бедный забрыкался,

 Как молодой некладеный бычок,

 Когда тому, пощекотав слегка,

 Ярмо надели

 В качестве венка.

 Зато Жуана —

 Новость громче грома! —

 Избрали председателем цехкома,

 А старого решили проучить,

 Пустить хотя бы временно в негодность

 За то, что сам, имея очерёдность,

 Не смел себе квартиры получить:

 Мол, если для себя не стал ты прытче,

 То для других

 И вовсе не добытчик!

 Сей случай,

 Как внушительный урок,

 Лишь глупым и стыдливым был не впрок.

 “Нет, воле избирателей своих, —

 Иной подумал, — нечего перечить.

 Себя сначала надо обеспечить,

 А уж потом подумать о других.

 С такой программой,

 Посудив заглазно,

 Глядь, снова изберут единогласно”.

 Читатель мой,

 Ты спросишь поневоле:

 “А как Жуан в руководящей роли?”

 Ну что ж, скажу. Предшественник его,

 Перемотав ему и многим нервы,

 Стал в списке на квартиры снова первым.

 “А что ещё?”

 Пока что ничего.

 Как раз в те дни,

 Когда он в роль входил,

 Я отпуск взял и к морю укатил.

 О море, море!..

 В юности когда-то

 Я изумился, что оно горбато,

 Но позабыл об этом в малый срок,

 Познав его божественную дивность.

 Нырнуть в него —

 Вернуться в первобытность,

 Вновь народиться — выйти на песок.

 Недаром же, пожившие на свете,

 У моря мы беспечнее, чем дети.

 О море, море,

 Как я наслаждался!

 Ходил в ущелье, загорал, купался,

 Пил горькую, медок и даже квас,

 И чтоб со мною не случилось худо,

 Что именно, я говорить не буду,

 Меня втащили Музы на Парнас,

 А на Парнасе, все же это знают,

 Уже не пьют,

 А только сочиняют.

 Там сочинял и я,

 Пока жених

 Не перепутал замыслов моих.

 Тогда к столу с лукавым выраженьем

 Подсела Муза, подперев щеку.

 —Что, не выходит?.. Дай-ка помогу!..

 Не женится?! Ну если надо, женим!.. —

 Так, отогнав сомнения и страхи,

 Ко мне явилась Муза

 В роли свахи.

 Был замысел её

 Житейски прост:

 — Во-первых, твой Жуан имеет пост,