Воспитывайте мысли, как детей
Воспитывает опытная няня:
До той поры питайте мысль душой,
Пока не станет мудрой и большой,
Способной на великие деянья,
Способной в жизни доброе творить,
Другие мысли
В людях породить.
Ещё скажу,
Без страха впасть в ошибку:
Без мысли зрелой наше чувство зыбко,
В нём стержня нет,
Как в молодой траве,
Сникающей по ветру то и дело.
Когда-то голова служила телу,
А нынче тело служит голове.
Забыла голова, вскружась по чину,
Рожденья своего
Первопричину.
К несчастью
Кибернетика сама
Несёт конец развитию ума,
Даёт предел достигнутым вершинам.
Настанут дни, мы будем тосковать
О том, чтобы самим помозговать,
А не бежать с вопросами к машинам.
И мой Жуан решил,
Чтоб мысль возвысить,
Всё передумать,
Всё переосмыслить.
“Зачем я лгу?
Зачем я фордыбачу?
Зачем же сердце от себя я прячу?
Какое счастье женщину любить,
Когда она тебя страстями полнит!
И если моё тело её помнит,
То как же голове моей забыть?”
Так думал он не раз,
И всё сначала
Меж тем в душе
Назойливей звучало:
“Долго ждать не могу,
Помани — прибегу
И опять постучусь в твои двери.
Скажешь, будто ждала,
Будто верной была,
Я и лжи твоей подлой поверю.
Даже то не зачту,
Что увидел не ту,
С синевою опущенных век,
И прощу, что с тобой
Оставался другой,—
Знать, такой на земле человек!
Не аукай — ау! —
Прибежать не могу,
Не могу в твою дверь постучаться,
Но как призрак в ночах,
Со слезой на очах
Буду, буду к тебе я являться...”
Вдруг звякнул ключ.
Жуан многострадальный
Успел прервать мотив сентиментальный,
Встать у стены с руками за спиной,
Но надзиратель, кажется, не строгий,
Не поднял из-за песенки тревоги,
А лишь кивнул на дверь:
— Иди со мной. —
И повели певца куда-то спешно,
Не в студию грамзаписи, конечно.
Его вели на новый, и всерьёз
Стажёром подготовленный, допрос,
Отложенный так надолго, вестимо,
Из-за незнанья службы и семьи,
Из недостатка разных справок и
Плохой речеспособности Вадима.
Хоть речь уже и удалось поправить,
Зато куда-то подевалась память.
Помог стажёру,
Дело полиставший,
На вид ленивый следователь старший,
Не Шерлок Хомс, на выдумки не резв,
На фото глядя, раззевался даже.
— Лицом-то, как пьянчуга, изукрашен,
А вот глазами... А глазами — трезв!..
Не говорю, что случай эпохальный,
Но, юный друг мой,
Явно не банальный.
И появились у Жуана в деле
Бумаги в новом, так сказать, прицеле:
Здесь были показанья разных лиц,
Свидетельства врачей,
В соседстве близком
Записка Ады с донжуанским списком,
Представить только, в несколько страниц.
Вот так солгавший — да не будет ложен! —
Как дикий зверь,
Был фактами обложен.
Жуан жалел,
Что шаг излишне скор,
Что не длинен служебный коридор,
А то бы шёл и шёл до дальней дали,
Вдыхая тонкий аромат духов,
Когда легко, как бабочки лугов,
Девчата в мини-юбочках порхали,
Осуществляя связь между пороком...
Простите,
Между дьяволом и богом.
Стажёр-очкарь,
Надежда института,
Свои психологические путы
Сплёл заново и переплёл аркан.
С улыбкою далекого значенья
По имени назвал без усеченья:
— Входите и садитесь, Дон-Жуан!.. —
Жуан вначале несколько опешил,
Но общий добрый тон
Его утешил.
Ещё сказал стажёр,
Но без улыбки:
— Вас в карцер посадили по ошибке,
Вы не картёжник, согласитесь — нет,
У вас другие страсти и призванья... —
Стажёр ошеломлял Жуана знаньем,
Внушал, что на событья пролит свет,
Что обнаружены меж ними связи,
Что нечто есть
Особое в запасе...
— А вы обманщик! —
И взмахнул арканом. —
В тот мрачный вечер
Не были вы пьяным,
Что, кстати, усугубило б вину,
А если вы в тот вечер трезвым были,
Тогда зачем себя оговорили? —
И повертел записочку одну.
Жуан упал бы, если бы не крепко
Привинченная к полу табуретка.
— Тут анонимка. Видели?
— Да, видел.
— В ней про обиду; кто же вас обидел?
— Безделица!
— Безделкам счет иной,
Для следствия безделиц не бывает,
А главное, и время совпадает...
Нет, вам пооткровенней бы со мной! —
Жуан и сам дорос за время это
До полной откровенности поэта.
— Ну, хорошо! —
Заговорил он чётко. —
Моей обиде не страшна решетка.
В любви я самолюбья не скрывал,
Но женщина, как ни дурна собою,
В моих глазах не может быть плохою,
Коль я её хоть раз поцеловал.
Прошу учесть, что ни к добру, ни к худу
Имён я женских
Называть не буду.
История любви,
Почти былинной,
Стажёру показалась длинной-длинной,
Но страстную не прерывал он речь,
В душе благословляя случай этот,
Родивший, как он думал, новый метод:
Сначала удлинить, потом отсечь.
Жуан, казалось, нёс
И всё заметней
Какие-то мистические бредни.
Стажёр всё слушал,
А когда дослушал,
Ещё одну ошибку обнаружил:
“Что отпустил Вадима, это срам!”
Боясь огласки,
Тот, как мать велела
Не возбуждать против Жуана дела,
Спеша уехать, показал, что сам
В случайной драке, будучи не старым,
Ответил на удар
Своим ударом.
Суд близился.
Ни при какой беде
Я прежде не участвовал в суде,
Хоть равнодушных и судил стихами,
Оспаривал трусливый тезис их:
Мол, не корите никогда других,
Да некоримы будете и сами.
Мне, осуждавшему ненарочито,
На этот раз
Милей была защита.
Должно быть, потому
В момент потребный,
Когда назначен был процесс судебный,
Определён и день, и время дня,
Когда об этом цех предупредили,
На цеховом собранье утвердили
Общественным защитником меня.
Все знали, что годами, а не днями
Мы были закадычными друзьями.
О, Русские Слова,
В них свет и тьма,
Их родила История сама,
Доверила с конями русским людям,
Чтобы во многих смыслах не блуждать:
Как, например, “судить” и “рассуждать”,
И “рассудить”...
Да мы всё время судим!
Но слово “суд” при всяком разговоре
Уже томит предощущеньем горя.
Лишь только я ступил
В судейский зал,
Так силу слова этого познал.
Жуан сидел в особой загородке,
А около стояли с двух сторон
Два стража, представляющих закон,
Хоть вид его был виновато кроткий.
На перегляд, возникший между нами,