И наконец, утратив взгляд остылый,

 Узнал и оживился.

 — Вася!.. Милый!..

 Скорбя душой

 О без вести пропавшей,

 Его спросил я:

 — Что, скажи, с Наташей?

 — Чёрт знает что, увёл какой-то хлюст!.. —

 Он говорил, спеша и заикаясь,

 Горячими словами обжигаясь,

 Как бы спеша их выбросить из уст.

 — J Zeiablos! —

 Закричал он в гневной краске. —

 J Maldita sea! —

 Видно, по-испански.

 Не странно ли,

 До этого момента

 Он говорил по-русски без акцента,

 Как будто не пришёл издалека,

 Теперь же с подозрением предательств

 В минуту гнева для простых ругательств

 Чужого не хватило языка.

 Так в каждом при смятении душевном

 Рассудок в силах

 Уступает генам.

 Мне стало стыдно.

 С Музой поневоле

 Мы оказались в своднической роли.

 Мне сводники всех рангов и мастей,

 Всех побуждений стали вдруг постылы.

 В них, в каждом, что-то от нечистой силы,

 Играющей соблазнами людей.

 Так Мефистофель, дьявол знаменитый,

 Свел Фауста

 С невинной Маргаритой.

 А мы, наоборот,

 Жуану в милость

 Подсунули коварную невинность.

 Не ревность ли его была виной?

 Одно лишь подозрение бесстыдства

 Внушает нашим женам любопытство.

 — Ты ревновал?

 — Не больше, чем любой. —

 Он говорил и долго и невнятно,

 Я ж расскажу короче,

 Но понятно.

 Событья сразу

 Наступили грозно:

 Она домой пришла позорно поздно,

 Не бросилась к своим вчерашним щам,

 Не стала объясняться даже вмале,

 Казалось, что все вещи ей мешали,

 Что и она мешала всем вещам,

 И самое печальное при этом,

 Решила спать не рядом,

 А валетом.

 Как спать валетом,

 Даже нет вопросов,

 Но это же не самый лучший способ.

 Читатель, сам представь и сам суди:

 Будь её ноги красотою линий,

 Ну, скажем, даже ножками богини,

 Муж их не станет прижимать к груди.

 При сне таком по правилам, как малость,

 Нельзя брыкаться,

 А она брыкалась.

 Проснувшись

 И вздыхая то и дело,

 Наташа на Жуана не глядела.

 С печальными глазами, как в дыму,

 Сказала каждодневными словами,

 Что вечером зайдёт на время к маме.

 Должно, зашла, но не пришла к нему.

 Супруг прождал один в своей квартире

 И час,

 И два,

 И три,

 И все четыре...

 И ворвались сомненья,

 Всё круша,

 И дрогнула Жуанова душа.

 Душа?.. Да не душа — сплошная рана,

 Как будто, потоптавшись на меже,

 Всю ночь скакали по его душе

 Копытистые кони Чингисхана.

 В ней, как в степи,

 Где прежде цвёл ковыль,

 Лишь оседала пепельная пыль.

 Как призрак

 Катастрофы неминучей,

 На горизонте заклубились тучи.

 Пугает нас не молнии излом,

 Не огнегневное её сверканье,

 Мучительней бывает ожиданье

 Того момента, когда грянет гром.

 Жуан и на заводе не воспрянул:

 Жены там не было,

 Но гром не грянул.

 Коль сразу не убит,

 Мечта живёт,

 Что гром ещё далёк и не убьёт.

 Друг — к тёще.

 Нет и там.

 Мамаша гневно

 Сняла с него допрос:

 — Дошли до драк?

 — Нет, нет, мамаша!

 — Тогда как же так?! —

 Осатанилась Марфа Тимофевна,

 Сказала грозно, тут же одеваясь:

 — Пусть будет хоть в земле,

 А докопаюсь!..

 Самим собою,

 Строже, чем судом,

 Он был судим позором и стыдом,

 Таким стыдом, что людям и не снится,

 И как уже бывало много раз

 В его проклятом прошлом, он сейчас

 Готов был хоть сквозь землю провалиться,

 Но, вынося все тяготы позора,

 Не находил бедняга командора.

 Опять Жуана,

 Как холостяка,

 Встречал тот кактус,

 Только без цветка,

 Опять варил он ячневую кашу,

 Картошку — пионеров идеал,

 Уныло ел и ненасытно ждал —

 Хотя бы тёщу, если не Наташу.

 Вот ночь уже четвёртая настала,

 Жуан гулял,

 А тёща всё “копала”.

 Ушла?!

 Уйти — дивились все кругом, —

 Когда был муж уже под башмаком?!

 Нет, что-то тут не так.

 Когда б хотела

 Наташа власти, а борьба за власть,

 Допустим, ей, Наташе, не далась

 Иль не совсем далась — другое дело,

 Иначе бы с какой такой ноги

 Он мягкие

 Купил ей башмаки?

 По-своему

 И образно и метко

 Судачила экономист-соседка:

 — Клянусь, ушла Наташа не со зла,

 Корысти в этом нет, — и намекала,

 Что в той от вложенного капитала

 Прибавочная стоимость росла...

 — Недаром в прошлый месяц с середины

 Её заприхотило на маслины.

 В поэзии

 Нас ждёт за рифом риф:

 В поэму плыл, а выплыл в детектив.

 Теперь он в моде, чуть не директивной,

 Но я-то по нужде, впадая в риск,

 Как ловкий сыщик, начал частный сыск

 И вот стою на тропке детективной,

 Зато на факты и событья все

 Имею я теперь своё досье.

 А было так:

 В тот вечер роковой,

 Из цеха выйдя, Ната шла домой

 По заводскому скверу.

 Между прочим,

 Терновника там рос высокий куст

 С плодами, очень терпкими на вкус,

 До коих прежде не была охоча.

 Я думаю, у вас найдётся сметка,

 Чтоб вспомнить,

 Как права была соседка.

 Медовей мёда

 Со цветов долин

 Теперь стал вкус ей северных маслин,

 Она карманы ими набивала,

 Она их ела, не кривясь ничуть,

 Звенело тело, молодая грудь,

 Как лет в пятнадцать,

 Сладко поднывала,

 Всё было как во сне,

 Легко и дивно,

 А ягода чернела неизбывно.

 Красива женщина

 В поре такой

 Какою-то особой красотой.

 Здесь кисть нужна, а не слова поэта,

 Чтоб красками живыми передать,

 Как на неё нисходит благодать

 Высокого, небесного расцвета.

 В природе всё, что нам плоды рождает,

 В свой мудрый срок

 Сначала расцветает.

 Спеша к супругу,

 Собственным умом

 Она ещё не думала о том,

 Что в ней пирует новой жизни завязь,

 Ещё не знала, что её вот-вот

 У многостворных заводских ворот

 Подстережёт расчетливая зависть.

 Нет, мужа в мыслях

 Нежно именуя,

 Наташа миновала проходную.

 За проходною,

 Как из прошлых грёз,

 Перед Наташею предстал матрос

 В щеголеватой куртке нараспашку;

 Не то матрос, покинувший свой бриг,

 Не то полуматрос-береговик,

 Для форса выставляющий тельняшку.

 Она его узнала без труда

 И загорелась

 Краскою стыда.

 Чуть-чуть наигранно,

 Расправя плечи,

 Он взял под козырёк.

 — Какая встреча!.. —

 Вы, верно, догадались, это тот,

 Кто распрощался с нею, как с обузой,

 Кого мы на своём Парнасе с Музой,

 Творя сюжет, не приняли в расчёт.

 — Ну, здравствуй! —

 И насмешливо-елейно,

 Почти с издевкой:

 — Как очаг семейный?

 Сказать хотела