«А ведь он прав. Я именно социопат. Как Белла, только та еще Азкабаном битая была, а я… Мерлин, да я без того, чтобы выйти из себя, ни одного совещания не могу провести. Люди скоро будут бояться ко мне на доклад идти. Рон первый сбежал, когда я еще до Главного не дослужился, не смог со мной работать. И психом назвал».

- Не станет, - Деймос старался говорить уверенно, но влюбленные всегда хорошо чувствуют фальшь.

- Мда? – чуть иронично спросил Северус. – Отчего-то мне кажется, что гены в герое сыграли по полной, и он превратился в заносчивого, агрессивного, несдержанного ублюдка, который упивается своей силой и властью, не прислушивается к другим и плюет на авторитеты.

«Знал бы ты, насколько прав!»

- А что в этом плохого?

- Плохо в этом только одно, - Северус чуть поворочался и устроился удобнее, - что один человек, каким бы талантливым, мудрым, прозорливым он ни был, не может всегда быть прав. Посмотри на Дамблдора. Тот тоже всегда поступает так, как хочет. И Темный Лорд? Он вообще любил выслушать все мнения, а потом озвучить свое решение, и обсуждению оно не подлежало. Страшно вызвать неудовольствие такого человека, потому что авторитарность – это почти всегда признак глупости.

Пока Деймос обдумывал услышанное, Северус мирно задремал, сам не понимая, что ему удалось небывалое – он смог походя донести до любовника то, что ему возмущенно и безрезультатно орали на протяжении последних десяти лет. Он, Гарри Джеймс Поттер, неуправляемый, самодовольный, деспотичный идиот, плюющий на чужое мнение. И это его состояние корнями уходит в «счастливое» военное детство, заставившее рано повзрослеть.

«Когда от каждого твоего шага зависят жизни тысяч людей, невольно учишься не сомневаться в себе, потому что промедление может стоить слишком дорого».

***

У Северуса Деймос пробыл почти неделю, помогая варить сложные зелья по заказу Дамблдора, таскаясь за ним по замку и в Косой переулок, согревая ночами ледяные ноги и не только их. Каждую свободную минуту он присасывался к желанному любовнику так, что оторвать было почти невозможно, наслаждаясь тем, как рассерженное шипение постепенно переходит в страстные стоны, лабораторная посуда сама сдвигается на край длинного рабочего стола, а Северус, по-звериному гибкий, возбужденный, занимает ее место, почти без сопротивления, позволяя ласкать свои худые, тяжело вздымающиеся бока, гладкую шею и целовать, целовать до изнеможения его всего.

- Я отстаю от графика, - расслабленно ворчал Снейп потом, слезая со стола (вставая с пола, выбираясь из кресла, переступая высокий бортик старомодной ванны). – У меня есть обязанности, Дейм.

Деймос лишь ухмылялся, помогая привести в порядок одежду и, как ни в чем не бывало, продолжал прерванное занятие - помешивал в котле застоявшееся зелье, сводя таблицу ингредиентов или же выискивая в справочнике нужную информацию.

- Я люблю тебя, Северус, - впервые сказал он, почувствовав, как призывно пульсирует «Хронос». – Уверен, ты в курсе, просто вношу ясность, - он быстро одевался, уверенными взмахами руки призывая разбросанные вещи. – И хочу, чтобы ты себя берег. У нас впереди долгая, полная опасностей жизнь, и я…

- Дейм…

- … хочу, чтобы ты достался мне целым и невредимым. Что хочешь делай, но только не лезь в дерьмо раньше времени. И займись все-таки боевой магией, последний спарринг показал, что у тебя провалы в защите и слабый зеркальный щит.

- Дейми…

- Постоянная подложная Окклюменция, не расслабляйся, потому что…

- Блэк!

Деймос, наконец, замолчал и впился в недовольно искривленные тонкие губы, буквально физически ощущая, что его время истекает.

- Не скучай, - еще один поцелуй, и так и не успевший ничего ответить Северус остается один, продолжая по инерции обнимать воздух.

- И я… тоже, Дейм, - тихо говорит он в пустоту. – И тоже уверен, что ты об этом знаешь. Регу привет.

***

- Знаешь, я сегодня сказал тебе, что люблю, - Деймос, проведший остаток дня с Регулусом, постепенно вводя его в курс дела, а потом вдоволь напотевшись в тренажерном зале, к вечеру принялся за Северуса – массаж довольный результатами Сметвик так и не отменил. – Впервые в жизни. Тебе, представляешь? Что ты со мной сделал за какие-то пару месяцев? Ну, по моему персональному времени, конечно. Как же я хочу, чтобы все скорее разрешилось, и я мог бы обнимать тебя, не опасаясь каждое мгновение, что артефакт, прокладывающий хрупкий мост от меня к тебе, снова утянет назад. Я теперь понимаю тебя семнадцатилетнего – хочется поставить на тебе клеймо, заявить на весь мир, что ты мой, чтобы никто не смел тянуть к тебе свои грязные лапы. Едва сдержался, чтобы не урыть Дамблдора, но без него нам не победить.

Он с силой растирал плечи, прощупывая каждую мышцу, и продолжал говорить:

- Мерлин, с ужасом представляю себе момент, когда ты догадаешься, кто я на самом деле. Боюсь, лишь дуэлью дело не обойдется. Ты меня-ребенка терпеть не можешь, хоть и жалеешь по-своему. Наверное, мы с Гарри настолько разные, что тебе и в голову не приходит, что и упрямство, и наглость, и любопытство, так ненавидимые тобой в Поттере, в Деймосе Блэке тебя вполне устраивают. За мантию-невидимку я не переживаю. Если бы ты знал, что она у меня есть, мне бы жизни не было в школе. Да и о том, что это один из Даров Госпожи, я сам узнал лишь в семнадцать, почти случайно, а до меня этой информацией владел лишь директор. Так что допускаю, что ты принимаешь редчайший артефакт за обычную аврорскую мантию, качественную, но небезупречную. Очков я не ношу давно, внешность сильно изменилась, когда я вошел в род Блэков, да и угадать во мне теперешнем Джеймса, умершего молодым, или даже Сириуса, которого ты видел больше десяти лет назад, проблематично. Так что если меня что и выдаст со временем, так это голос, который сломается в пятнадцать, жесты и бесконечное упрямство. Ну, и мелкие факты, которые, думаю, ты до поры просто копишь в памяти, чтобы рано или поздно сделать выводы, блестящие и неотвратимые.

Он очертил кончиками пальцев толстый шрам под коленом и еще раз прошелся, разминая оставленные без работы мышцы.

- Мне вот только интересно, окажется ли твоя… любовь ко мне сильнее ощущения, что тебя обманули, что я все это время смеялся над тобой? Надеюсь, что рассудок, все же, победит. Потому что слишком много горя я еще причиню тебе. Хотелось бы хоть изредка иметь возможность отчасти скомпенсировать тебе мое же собственное вероломство.