Он поцеловал высокий чистый лоб с почти разгладившейся вертикальной морщинкой. Сердце сжималось от жалости, от невозможности что-либо изменить. Гарри пытался представить, каково это – всю жизнь ждать, жить от встречи к встрече, мучиться от неудовлетворенного желания, от потребности в ласке и заботе, от того, что все равно, как ни крути, от тебя ничего не зависит.

- Думаю, ты догадался о том, кто я, еще в школе. На старших курсах, да? Подростком я совершенно не походил на себя теперешнего, был тощим, нескладным и не слишком высоким. Был больше похож на Джеймса Поттера, тот тоже недомерком вырос. Это потом, уже после Победы, я принял кровь и магию Блэков и вымахал почти на четыре дюйма. Еще удивлялся, отчего так легко получилось, сила будто сама хлынула в меня, будто только этого и ждала. Гоблины, уродцы зеленые, только скалились. Хоть бы одна гнусь намекнула, что у меня два отца, и Блэки – мой род по праву. Мне никто ничего не сказал. Ну, ты ладно – ты терпеть меня не мог, да и не в таких мы были отношениях. Но Дамблдор, Люпин… не понимаю. Хотя нет, понимаю. Директор опасался делать меня излишне сильным, угроза нового Темного Лорда, так сказать. Надеялся, что я не выживу, и просчитался. А Люпин, этот грустный клоун, мог и не знать, он же не чистокровный. Ладно, давай спать. Хотя, ты и так вечно дрыхнешь, неинтересно даже. Я уже успел привыкнуть к нашим перепалкам, к тому, что я тебе слово, а ты в ответ десять. Забавным ты все-таки был юношей. Может, ты всегда такой, а я просто плохо тебя знаю?

Северус по обыкновению не ответил. То ли не хотел, то ли не мог – надписи на нем больше не появлялись.

***

- У меня странное чувство, - Гарри по привычке присел у кровати и погладил Северуса по волосам. – Я надевал сегодня кольчугу и думал, что было бы странно попасть сразу во время возрождения Волдеморта, ведь это означало бы, что мы не виделись много лет. Представить страшно.

Он по-турецки уселся на пол и принялся наматывать на пальцы темную прядь.

- Знаешь, я хотел бы сейчас сказать, что был бы рад, если бы у тебя кто-то был, хотя бы периодически, что любовник, приходящий раз в год – это херня, а не отношения, что для здоровья вредно и все такое прочее, но не могу. Я чертов эгоист, совершенно не желающий ни с кем делиться. Ты был прав. Самовлюбленный, наглый, беспринципный, как мой отец. Как оба моих отца, думаю. Но вот застать тебя с кем-то, увидеть, как чужие руки касаются твоей нежной белой кожи, и какой-то совершенно чужой мужчина целует тебя, а ты прикрываешь глаза и стонешь, запрокидывая голову, подставляя шею… Не могу, Северус. Я ревнивый идиот, сволочь, отнявшая у тебя юность, но… Так хочется чтобы ты был только моим. Если ты меня сейчас слышишь, то прошу тебя – ничего мне не рассказывай о своих любовниках, если они были, ладно? Потому что я их изуродую, зааважу, потом сделаю из них зомби, допрошу и снова упокою. Не желаю ничего знать.

Северус молчал, но по тому, как чуть сошлись к переносице его брови, было понятно, что он все слышал.

- Знаю, - Гарри вздохнул и поцеловал вновь наметившуюся морщинку, - знаю, что ты хочешь сказать. Моя свадьба с Джинни, интрижки, которых я не скрывал, и твое одиночество. Неправильно это. Почему ты не… Бред. Я не стал бы тебя слушать, заяви ты на меня свои права. Прости, что так все вышло, я не знаю, как это исправить. Обещаю лишь, что когда ты очнешься, я попытаюсь компенсировать тебе если не всю жизнь, то хотя бы последние пять лет, что мы не виделись совсем. Я поцелую каждый дюйм твоей нежной кожи, буду молить о прощении за каждое грубое слово, за каждое проклятие, за каждую бессонную ночь. Только дай мне такую возможность, ладно? Никто не знает, чем ты отравился. Никто, кроме тебя. Теперь, узнав тебя ближе, я в этом уверен.

Поцеловав закрытые веки, Гарри поднялся и стиснул «Хронос», привычно готовясь ко всяким неожиданностям. Двойник лишь пожал плечами.

***

Деймос с палочкой наголо оказался… в уютной комнате у рождественской ели. Маленькие феи порхали вокруг, рассыпая золотые блестки, где-то играла музыка, а в кресле у камина, на котором не висело, кстати, ни одного носка, сидел Северус. Лицо его выразило вежливое недоумение, когда он холодным взглядом окинул незваного гостя в темном плаще, неизменном свитере, штанах с тысячей карманов и ботинках на толстой подошве.

- Какой милый сюрприз, - голос явно повзрослевшего Снейпа стал ниже, и в нем отчетливо слышались те самые нотки, от которых в школьные годы мороз продирал по коже. – Чему обязан, мистер Блэк?

Деймос спрятал палочку и шагнул ближе, напряженно вглядываясь в бледное сосредоточенное лицо.

- Северус…

- Ах, Северус, - не повышая голоса, холодно перебил его Снейп. – Не припоминаю, чтобы позволял вам…

Деймос опустился на пол у его ног и уткнулся лицом в острые колени.

- Прости меня, Северус. Я… не мог. Ты же знаешь.

Снейп оттолкнул его и поднялся.

- Полагаю, больше вам здесь делать нечего. Убирайтесь, мистер Блэк. Боюсь, мне уже давно нечего вам предложить. Уже семь лет, как.

Глава 16

Деймос поднялся на ноги, и внимательно огляделся. Он в Хогвартсе, Северус ушел в спальню, плотно закрыв за собой дверь и запечатав ее каким-то заклинанием, судя по всему, изобретенным им лично. Открыть ее не получится, по крайней мере, пока. Наколдовав модифицированный Темпус, он определил, что они с Северусом не виделись долгие семь лет. Год он, видимо, ждал, как обычно, а потом…

При мысли о том, сколько боли он причинил возлюбленному, доверившемуся ему, каждый день ждавшему, что вот-вот, не сегодня-завтра, они увидятся снова, на душе стало паршиво. Сейчас ласковый малыш вырос, и совершенно не ясно, что с ним, с этим взрослым опасным Снейпом делать.

Вспомнился вдруг жар гибкого тела, хриплые выдохи: «Дейми, Мерлин мой, еще… еще… мой… люблю», за которые этот чужой холодный мужчина, скрывшийся за дверью, наверняка себя сейчас ненавидит.

Но отчего-то верилось, что под напускной холодностью скрывается все тот же порывистый, горячий Северус, отчаянный, близкий. Деймос видел его даже в том, кого оставил дома в своей постели. Их магия льнула друг к другу, переплетаясь, образовывая общий фон. Вспомнились длинные ресницы и розовые губы, безвольные руки, теплая тяжесть в объятиях и желание защитить, укрыть, сделать счастливым. Вздохнув, он занял кресло, справедливо полагая, что бесконечно в спальне не просидишь, даже если допустить, что домовики принесут еду прямо туда. Приближалось время праздничного ужина, и все преподаватели должны были быть в Большом зале. Даже профессор Снейп.