Деймос фыркнул, стараясь не засмеяться, но потом не сдержался и расхохотался. «Станем близки, как же. Хотя…»

- О, да. Станем. Хватит задавать вопросы, иначе ты нарушишь ход истории, и ничего не получится.

- Не этим ли ты занимаешься с той самой ночи в Хижине?

- Не этим. Я творю историю, которая в мое время уже стала прошлым. Для тебя это по-прежнему будущее, а потому живи, и со временем все произойдет само собой. Неужели тебе охота все знать наперед?

- Где ты сейчас? Ну, ты по версии этого времени?

- Зачем тебе?

- Просто интересно.

- Ничего интересного, на самом деле, нет. Все, хватит. Я не разговаривать сюда пришел.

- А зачем, кстати, ты явился?

- План был прост, как все гениальное: вытащить тебя в очередной раз из какой-нибудь заварушки, как следует всыпать ремня, чтобы в следующий раз думал, прежде чем рисковать собой, а потом заняться с тобой любовью на живописных развалинах, которые бы остались от того места, где все это произошло.

- И почему же ты пропустил кульминацию, сразу перешел к развязке?

- Разве может кто-то, пребывающий в здравом уме, увидев твою задницу, захотеть ее пороть? Я нашел ей лучшее применение.

- Это ты-то в здравом уме?

- Угу.

- Ненасытный маньяк.

- Целиком и полностью согласен.

- Оставь мою шею.

- Ни за какие коврижки.

- Кто-то хвастался, что пребывает в здравом… уме… Дейм…

- Я. И не хвастался, а констатировал неоспоримый факт.

- Тогда поможешь проверить эссе.

- Еще чего. Я бесплатно не думаю.

- И чего же ты… о, нет…

- Да, Северус, да. Именно.

- Маньяк.

- Умный маньяк. Домашний. Проверяющий эссе и умеющий варить костерост.

- Ловлю на слове.

- Еще вот тут поцелуй, ловец на слове.

- Не командуй.

- Сев?

- М?

- Ты мой.

- А ты чей?

- А я ничейный. Подберешь по доброте душевной?

- Сначала тебя подбери, потом накорми, а потом ты и в постель залезешь.

- Да. Наглость – второе счастье. Ты против?

- Лежи уж. И руки на место верни. Ничейный он. Ошейник тебе, что ли, подарить? С брелком. Чтоб нашедший вернул хозяину, иначе тот его проклянет.

- Да я сам кого хочешь прокляну. Сев… давай еще, а?

- Что за идиотская привычка сокращать мое имя?

- То есть, по сути предложения у тебя возражений нет.

Северус красноречиво промолчал. Впрочем, совсем не издавать никаких звуков он долго не смог.

До эссе дело дошло лишь к вечеру воскресенья, когда любовники наконец смогли оторваться друг от друга и выбраться из постели.

***

- Теперь я верю, что заключил с тобой брак, - Гарри улегся в кровать, обнял спокойно спящего Северуса и начал свой привычный ежевечерний монолог, так как поделиться с кем-либо еще новыми впечатлениями было непросто. – И даже знаю, почему. Потому что отказаться от тебя невозможно. Ты как те самые зелья, что околдовывают разум, порабощают чувства… и что они там еще делают, м? А ты, вот, похоже, пробкой смерть как раз заткнул. Нахлебался очередной гадости, суицидник хренов. Ничего, я эту пробку из тебя выбью, смерть вылью, и затрахаю до потери сознания, чтобы ты больше никогда…

Он обнял теплого спящего любовника и вдохнул аромат его волос, знакомый до мельчайшего оттенка, с удовольствием вспоминая, как эта же самая тяжелая голова лежала у него на груди. Как приятно было пропускать между пальцами тонкие скользкие пряди, наматывать их на пальцы и, не видя лица, каким-то совершенно не существующим шестым чувством понимать, что Северус улыбается.

- Не пойму, за что ты так меня ненавидел, Северус. Меня-Гарри, в смысле. Ведь ты совершенно другой. Ядовитый, конечно, но… Или это я видел в тебе лишь то, что чувствовал сам? Разве мог ребенок оценить твой блестящий ум, тонкий сарказм, изощренные многоэтажные конструкции, оскорбляющие только тех, кто осознает свою ущербность рядом с тобой? Ведь ты по-своему переживал за меня, теперь я это понимаю. Для того чтобы переживать и сострадать, совершенно необязательно любить. Ты видел во мне лишь сплав двух ненавистных тебе людей, от которых я, признаться, действительно взял очень многое. Не обладая их талантами ни в трансфигурации, ни в заклинаниях, ни в анимагии, ни маминым увлечением зельями, я почему-то считал, что могу себе позволить быть, как все. Просто жить, средне учиться, гонять в квиддич, задирать Малфоя, шляться ночами по Хогвартсу с молчаливого одобрения директора. Но ты знал, что именно мне предстоит победить Лорда. Я сам тебе об этом сказал. Ты строг к себе, строг к остальным. Ты считал, что Гарри Поттер, от которого столько всего зависит, должен проводить дни и ночи в библиотеке, как ты, когда хотел стать Мастером, беспрерывно тренироваться, изнемогая от нагрузок, отдать всего себя, совершить невозможное. Ты видел меня таким, каким я и был: обычным. С некоторыми способностями, но не гениальным, не унаследовавшим талантов, но с избытком отхватившим наглости, почти всегда остававшейся безнаказанной. Дамблдор начислял мне баллы за то, за что, по-хорошему, надо было выгнать взашей, тем самым провоцируя меня на поиски новых приключений. Он ласково журил меня за самые дикие выходки, поощряя тем самым новые безумства. Ты это понимал и злился. Я теперь тоже это понимаю. Тебя, пятнадцатилетнего, тоже хотелось выдрать ремнем и закрыть в самой высокой башне какого-нибудь зачарованного замка, спрятать ото всех, чтобы ты ни во что не лез.