Народ узнал, что, оказывается, царица-инокиня слезным молением убедила «сына» не казнить Шуйского. Вероятно, совесть терзала эту несчастную пособницу обмана: спасая мученика истины, Мария надеялась уменьшить свой грех перед людьми. Вместе с ней ходатайствовали за осужденного и некоторые поляки. Всех Шуйских — Василия, Дмитрия и Иоанна — сослали на север, имения их описали, дома разорили.
Тогда же разнеслись по Москве свидетельства многих жителей Галича — земляков и самых близких родных Отрепьева: дяди, брата и даже матери, добросовестной вдовы Варвары. Они увидели царя, узнали его и не хотели молчать. Дядю самозванца Смирнова-Отрепьева (ездившего еще в 1604 г. к польскому королю Сигизмунду III Ваза для уличения племянника) сослали в Сибирь. Схватили дворянина Петра Тургенева и мещанина Федора, которые явно возмущали народ против царя, их всенародно казнили.
С этого времени самозванец начал жестокую расправу над всеми неугодными ему людьми. Многих пытали, казнили, душили в темницах, ссылали лишь за одно слово «расстрига». По таким доносам были удалены их Чудова монастыря многие иноки, но архимандрита Пафнутия, который с первого взгляда узнал в нем дьяка Григория, самозванец не тронул. Он насторожился, сменил охрану, окружив себя 300 немцами, но продолжал веселиться. Музыка, пляска и игры были ежедневной забавой двора. Летописец говорит, что «многие плакали в домах, а на улицах казались веселыми и нарядными женихами».
Усмирив, как ему казалось, Москву, новый царь спешил исполнить обет, предложив руку и царский венец полячке Марине. Сношения между Мнишеком-отцом и самозванцем не прекращались. В сентябре Лжедмитрий послал великого секретаря и казначея Афанасия Власьева в Краков для торжественного сватовства, направив королю Сигизмумду III Ваза грамоту. Другую грамоту от царицы-инокини Марфы послали отцу невесты сандомирскому воеводе Мнишеку. Самозванец, вопреки обычаю, даже не известил об этом важном деле бояр. Народ был недоволен выбором невесты.
Смелый, любящий риск, готовый к опасностям, этот человек уже не хотел довольствоваться московским государством: он мечтал о завоеваниях новых земель. Самозванец готовил поход на Турцию. Римский Папа славил царя-героя, советуя ему начать войну с Крымом.
Однажды по Москве разнесся слух, что Борис Годунов жив. Однако самозванец не испугался этой выдумки, переданной ему от имени польского короля Сигизмунда. Он только написал королю, что обиделся на него (обида состояла в том, что Сигизмунд называл самозванца господарем и великим князем, а не царем). Русский лжецарь хотел именоваться новым пышным титулом Цесарь, и даже Непобедимый, мечтая о своих будущих воинских успехах. Поляки наотрез отказали ему в таком титуле, но это не помешало решить им брачное дело.
В ноябре посол России в Польше Афанасий Власьев прибыл в Краков и нанес визит Сигизмунду. В присутствии Сигизмунда, его сына Владислава и сестры Анны — шведской королевы состоялось торжественное обручение Марины Мнишек и мнимого Дмитрия, от имени которого выступал посол Власьев. Марина, с короной на голове, в белой одежде, усыпанной драгоценными камнями, блистала равно и красотой и нарядами. Затем состоялся великолепный обед. Марина сидела рядом с королем. Жених из Москвы прислал богатые подарки: образ Св. Троицы — благословение царицы-инокини Марфы, перо из рубинов, гиацинтовую чашу, золотой корабль, усыпанный многими драгоценными камнями, золотого быка, пеликана и павлина, какие-то удивительные часы с флейтами и трубами, три пуда жемчуга, 640 редких соболей, кипы бархата, парчи, штофов, атласов и прочее. Сигизмунд благословил Марину, два ей напутствие в ее поездке в Россию. Посол Москвы остался еще в Кракове, чтобы присутствовать на свадьбе Сигизмунда.
В январе 1606 г. жених прислал из Москвы Мнишеку-отцу 200 тысяч золотых, сверх 100 тысяч злотых, отданных Сигизмунду за набор ополчения в 1604 г. Жених изъявлял нетерпение видеть невесту.
Оградив себя иноземными телохранителями, мнимый царь успокоился, веря в предсказание, что он будет властвовать в России 34 года. Царь пировал с боярами. Уже немолодой знатный князь Мстиславский женился на двоюродной сестре царицы-инокини Марфы. Казалось, что и Москва искренне веселилась с царем. В эти веселые дни самозванец, расположенный к милости, через шесть месяцев ссылки простил Шуйских. Он возвратил им знатность, богатство. Всеми уважаемый потомок Рюрика Василий Шуйский был любим народом, прославив себя неустрашимой твердостью перед обличениями самозванца. Пытки и плаха дали ему в глазах россиян блистательный венец героя-мученика, и никто из бояр не мог в случае народного движения иметь такой власти над умами, как этот князь — равно честолюбивый, лукавый и смелый. Дав письменное обязательство в верности царю, Василий возвратился в столицу, по видимому, иным человеком. Он казался усерднейшим слугой и снискал у самозванца особую доверенность. Народ говорил правду: Шуйский вернулся, чтобы погибнуть или погубить. Царь хотел, чтобы Василий Шуйский избрал себе невесту. Василий выбрал княжну Буйносову-Ростовскую, свойственницу Нагих, и должен был жениться через несколько дней после царской свадьбы.
Лжедмитрий лействовал, как и прежде, ветренно и безрассудно. Он то желал снискать любовь россиян, то оскорблял их. Но самым злейшим врагом царя стало духовенство.
В это время объявился новый самозванец. Завидуя успеху донцов, терские казаки назвали одного из своих товарищей Илейку сыном государя Федора Иоанновича — Петром и выдумали легенду, согласно которой царица Ирина якобы в 1592 г. разрешилась от бремени царевичем, которого властолюбивый Борис Годунов скрыл и подменил девочкой Феодосьей. Казаки собрали 4 тысячи воинов, которые направились сначала в Астрахань, а затем вверх по Волге. По пути они грабили купцов. Царь приглашал «сына» Федора Иоанновича в столицу, чтобы, видимо, быстрее разделаться с ним. Лжепетр (Илейка), как пишут, решил воспользоваться московским приглашением царя и, на что-то надеясь, двинулся в Москву.
После возвращения в Москву Василия Шуйского организовался большом заговор. Может быть, ведя себя по-иному, менее безрассудно, самозванец и удержался бы на троне, но он не проявил благоразумия — и был отречен. Москва уже не сомневалась в обмане. Шуйский, ежедневно пируя с царем, реально мог организовать заговор, и никто не донес бы на него. О самозванце распускали и мнимые и подлинные слухи. Говорили, что он грозился начать войну со Швецией, Турцией и другими странами. Самозванца хотели схватить, но выжидали невесту с богатыми дарами.
А воевода Мнишек с дочерью в это время медленно продвигались но территории России. Пишут, что Марина, оставляя отечество, неутешно плакала. Несмотря на весеннюю распутицу, везде исправили дороги, построили новые мосты и дома для ночлега. Поляки везде пировали, веселились, гуляли. Оставив Марину в Вязьме, Мнишек с сыном и князем Вишневецким спешили в Москву для выработки предварительных условий с царем относительно брака.
25 апреля Мнишек с восторгом увидел будущего зятя на великолепном троне. Пять или шесть дней угощали польских гостей, шли бесконечные обеды, ужины... Царь по вечерам ежечасно переодевался. Он являлся то русским щеголем, то венгерским гусаром. Иногда царь забавлял гостей своим искусством и смелостью. Он бил медведей рогатиной, отсекал им головы саблей.
Марина четыре дня жила в Вязьме, бывшем селе Годунова, где находился его дворец, окруженный валом. 1 мая в 15 верстах от Москвы русские купцы и мещане встретили невесту с дарами. 2 мая ее приветствовали боярские дети, стрельцы, казаки, немцы, поляки численностью до 100 тысяч человек. Сам самозванец тайно, в простой одежде был в толпе вместе с Басмановым. При въезде Марины в Москву звонили колокола, стреляли пушки, били барабаны, играли трубы. Народ смотрел с любопытством, не проявляя особой радости. В Кремле невесту приняла царица-инокиня. Там же встретились жених и невеста. Свадьба была отложена на шесть дней.
Между тем Москва волновалась. Из домов, прилегающих к Кремлю, поляки повыгоняли всех жителей. Они прибыли в столицу вооруженными, как на войну. Пошли слухи, что царь уступает Литве все земли от Можайска на запад.
