с тобой посидеть за праздничным столом и хоть на расстоянии любоваться твоей

красотой, наслаждаться звуком твоего голоса.

Я не знаю, стал ли я причиной произошедшей быстрой развязки между тобой и Алесем,

но если даже и так, то нисколько не жалею об этом.

Уже сидя за столом напротив тебя, я понял, что за это счастье я буду бороться и только

моя смерть сможет оторвать меня от тебя, и даже оттуда сверху я буду любить,

наслаждаться тобой...

От последних слов Семёна, Фросю передёрнуло и она хотела что-то сказать в ответ, но он

прикрыл нежно ладонью ей рот:

- Ты, необыкновенная женщина, после двенадцатилетнего воздержания, храня, как

святыню верность кратковременному мужу, после таких мытарств встретившись с ним,

но, разочаровавшись в нём, не допустить до своего тела, вопреки всем канонам брака, а

при первой же встрече со мной в интимных условиях, отдалась, как последняя шлюха или

как будто нас связали долгие встречи или какие-то обязательства.

Мой милый Фросик, я тебя никогда не обижу, всё, что в моих силах я сделаю для тебя, что

бы ты была счастливая...

Ты, вольна жить и поступать, как тебе заблагорассудится.

У тебя живут вдалеке двое ещё не до конца оперившихся детей и здесь недостаточно

взрослый сынишка, который только что обрёл своего отца, по сути, не зная его с

рождения.

А я в этой жизни вольный ветер, с тяжёлым детством и юностью, с неопределённой

взрослой жизнью, но мой порыв залетел в твою душу, и меньше всего на свете я хотел бы

её сгубить или даже нанести рану.

А теперь одеваемся, я отвезу тебя к твоему сыну.

Не надо, что бы в его головёнке зрели неприятные мысли о матери, тем более, найдутся

доброжелатели, которые будут стараться это сделать и думаю, что один из первых это

будет его отец...

- Сёмушка, мне наплевать на все языки посёлка, меньше всего теперь меня волнует, что

думает и скажет обо мне Алесь, а вот в глазах сына, я действительно не хочу выглядеть

потаскухой, не хочу, что бы ему было стыдно за мать, поэтому меня вполне устраивает

быть почти тайной любовницей...

И она сорвала с Семёна со смехом одеяло.

Машина затормозила около дома Аглаи.

Фрося самостоятельно спрыгнула с подножки, махнула рукой на прощание и скрылась за

калиткой.

ЗИС поурчал минуту и тоже сорвался с места, скоро звук мотора стих вдалеке.

Фрося увидела в окне кухни свет и тихонько постучала в дверь, тут же Аглая впустила её

в дом.

Она обняла подругу, усадила за стол и налила чаю:

- А я ждала тебя, знала, что зайдёшь.

Можешь мне ничего не рассказывать, всё написано у тебя на лице.

Умеет этот баламут делать счастливыми баб...

Ох, подруженька, только бы потом тебе не горевать, ведь мужику уже далеко за тридцать,

а всё один и замечу не бедный, на такой работе бедных не бывает.

Посмотри, не курит, почти не пьющий, аккуратный, щедрый, не злобливый, весёлый и

совсем не дурак, послушаешь, будто академик...

А бабы около него постоянной никогда не было, никто про это не знает.

Да и те, кто рядом с ним замечен был, ни одного плохого слова про него не сказали,

чудеса, да и только.

Я боюсь за тебя, ты такая ранимая, гордая и попала в Сёмкины сети...

Фрося слушала подругу и улыбалась, всё, что она говорила об её любовнике, нисколько не

чернило его в её глазах, а более того, выставляло в наивыгоднейшем свете.

Не хотела она больше далеко загадывать, хватит, на двенадцать лет вперёд загадала, а что

вышло...

- Аглашенька, тебе трудно меня понять, вы, как повстречались с Николаем, так и живёте,

как неразлучная пара лебедей.

Всё у вас слаженно, у каждого есть своя жизнь, свои интересы, но в кровати и за

праздничным столом всегда вместе, я же вижу какими глазами вы смотрите друг на друга,

а ведь вы вместе почти столько, сколько я была в разлуке, и похоже, до сих пор не

пресытились друг другом.

Ах, не хочу я загадывать наперёд, ждать неизвестно чего и каждый день вырывать больше

и больше седых волосинок, наивно надеясь, что этим можно продлить молодость.

Как же мне приятно чувствовать себя любимой, желанной, не обманутой, а королевой на

троне.

А дальше будь, что будет, я не о чём не жалею.

Буду нянчить внуков и вспоминать свою сумасшедшую любовь, сознавать, что не зря всё

же прожила эту бестолковую жизнь.

Прошла неделя после той бурной ночи, а ощущение сладкого томления до сих пор жило в

теле и душе Фроси.

Семён все эти дни не показывался и Фрося списывала это на его суматошную работу.

Он ведь рассказывал, что бывает в разъездах две, а порой и три недели.

Пришли письма от старших детей, в которых они в силу своего темперамента и развития,

описывали свою подростковую жизнь.

Всё у них шло своим чередом, да и материнское сердце чувствовало, что там вдали, всё

нормально, не в пример её разброду в мыслях и поступках...

Фрося скучала, но не волновалась, тем более, в письме сына, подружка Оля написала

несколько строк, где заверяла, что Стасик присмотрен, а если честно, то он в этом и мало

нуждается.

Аня приезжает каждые две недели и гоняет брата, как следует по предметам техникума, у

него хвостов нет.

Она также писала, что очень скучает, что для неё базар без Фроси, не базар, да и

поболтать не к кому зайти.

Фрося вспомнила подружку, их походы на базар, посиделки за кружечкой чая, а бывало и

за рюмочкой водки и пусть та не далёкая в своём развитии, а сама то она что, пусть

изрядная сплетница и весьма любопытная, но сердечная, верная, всегда в трудную минуту

придёт на помощь.

Да, мысли о возвращении в Поставы всё чаще посещали Фросю, но тут теперь был Семён

и пока он с ней, никуда она не тронется с места.

Болело сердце за Андрейку, Алесь не показывался, в школе были каникулы и всё это

время он не виделся с отцом.

У Фроси не было сведений, куда съехал от неё Алесь, это её и не очень волновало, ей

было наплевать, даже если он вернулся к Александре, а вот на счёт их встреч с Андреем

надо было подумать.

Седьмого января весь православный мир справляет рождество и Фрося помогала Аглае

готовить обильные закуски, опять ожидали большое количество гостей.

Они сидели за столом и вместе с девочками лепили пельмени, болтая, распевая песни.

Вдруг, услышали звон бубенцов, стук копыт коней о замёрзшую дорогу, которые затихли

напротив их дома.

В этот же момент они услышали весёлые звуки гармошки и голос Василия

Митрофановича, строгого милиционера, распевающего: ой, мороз, мороз...

Стукнула дверь калитки и через несколько секунд кто-то затопал, сбивая снег с валенок.

Аглая открыла дверь и в комнату с морозным паром ввалился Семён.

Фрося руками в муке зажала зардевшиеся щёки, глядя на любимого человека, так

неожиданно появившегося перед ней:

- Фросенька беги за сыном, Аглашка, девочки мигом одеваться, кони и Вася с семьёй

мёрзнут в санях, быстренько, быстренько!...

Николай, ну, где ты там, наливай, чаю хотя бы, праздник то всеобщий, неважно, что

Фрося католичка, а я иудей, так и Исус был евреем, так, что мой как есть праздник...

Он навёл такую суматоху, что никто не знал, за что хвататься, но прошло несколько минут

и шумная ватага расположилась на санях, и тройка разудалых коней под задорный смех

детей и взрослых, под заливистый звон бубенцов понеслась по посёлку, вызывая восторг,

и зависть у всех проходящих мимо.

Василий Митрофанович опять растянул меха гармошки и все дружно запели: ох, мороз,

мороз...

Вернувшись после прогулки на санях, шумная компания ввалилась в дом к Аглае, куда