- Ты, говоришь, что вас с ним связывает любовь, что ж, придётся поверить, хотя я не

уверен, что ему там всю любилку не отбили...

И он криво усмехнулся.

- А, так, как кроме тебя у него есть только престарелый дядя, который, как я выяснил, уже

не может самостоятельно передвигаться, сам читать и прочее, то я беру на себя смелость,

всё же вручить это письмо тебе...

Следователь многозначительно посмотрел на взволнованную женщину и после паузы

продолжил:

- Оно, собственно говоря, тебе и адресовано.

Письмо открыто, я ознакомлен с содержанием, захочешь написать ответ, тоже приноси

открытым и сразу предупреждаю, что тщательно его проверю, не на ошибки, а на

содержание.

И, ещё, он получил также право на посылку в десять килограмм один раз в пол года, но

это уже твоя воля посылать или нет.

Вопросы есть?

Если у тебя вопросов нет, то у меня пока тоже, бери письмо и будь свободна...

Фрося всё простила неприятному следователю и резкий тон разговора, фамильярное

обращение на ты, каверзные вопросы, даже раздевающий взгляд... - у неё в руках было

письмо от Алеся.

Фрося вышла за ворота комитета госбезопасности, облокотилась спиной о забор.

На морозном ветру листок письма трепетал и корчился в руках взволнованной женщины,

словно сопротивляясь открыть тайну написанного в нём.

Сердце гулко стучало в груди, отзываясь набатом в висках.

Фрося заставила себя успокоиться, с усилием растянула вырывающийся из рук на ветру

листок, вчиталась в строки, написанные любимым человеком, от которого все эти годы

разлуки ждала эту весточку:

- Здравствуйте, горячо любимая Фросенька, дядя и дети!

Трудно передать моё волнение, когда я взялся за написание этого письма.

Прошёл не один месяц и год, как мы расстались и всё это время я думал, волновался за

вас, не имея ни малейшей информации о вашей жизни.

Милая Фросенька, обращаюсь в первую очередь к тебе, потому, что отлично осознаю, что

мой дядя к этому моменту находится в весьма преклонных годах и мне хочется верить,

что ты вняла моему совету, обратилась к нему в трудный час, когда судьба нас развела на

долгие годы.

После того, как я отбыл... - дальше шли слова тщательно заштрихованные чёрными

чернилами.

... за хороший труд и примерное поведение, так гласит официальная формулировка, я

получил послабление и нахожусь сейчас в посёлке Таёжный, считаюсь

расконвоированным на вольном поселении.

Я снял комнату у одной бабки, которая взяла меня на проживание в счёт будущих

заработков, но работу пока найти не могу, но очень надеюсь, что в ближайшее время

смогу устроиться.

Мне очень не легко писать это письмо, отлично понимая... -

И опять шли тщательно заштрихованные строки.

... теперь мне положено одно письмо в месяц и посылка в десять килограмм раз в пол года.

Фросенька, мне очень неудобно обращаться к тебе с этой просьбой, зная, что на твоих

руках трое детей, но если ещё есть какой-то резерв, то вышли, пожалуйста, долго

хранящиеся продукты, а особенно тёплые вещи, в которых я очень нуждаюсь.

Я не хочу больше возвращаться к теме посылка, поэтому только одно последнее

предложение, если нет возможности собрать её, не напрягайся, я сумею обойтись, ведь до

сих пор обходился.

Фросенька, как бы я хотел в этом письме обласкать тебя хотя бы словами, но сдерживает

мысль, что ты за эти годы могла найти себе какое-то надёжное пристанище и если так, то

я ни в коем случае тебя не осуждаю, просто тихо уйду с твоей дороги.

В любом случае, напиши, пожалуйста, хотя бы одно письмо, в котором опиши вкратце

вашу жизнь, про моего дядю и конечно про детей, они уже такие большие.

Всё же, в конце своего письма я не могу сдержать себя и не написать, что все эти годы со

дня нашего с тобой расставания, я думал о тебе дни и ночи, вспоминал все наши

счастливые минуты, смакуя по капельке каждый момент, проведённый нами вместе,

каждую клеточку твоего прекрасного тела, мысленно тону в твоих необыкновенных

глазах и ощущаю невероятно сладкий вкус твоих губ.

Надеюсь, что ты простишь мне эту допущенную вольность в словах, ведь это всё, чем я на

сегодня владею.

Моя память мой друг и враг, в зависимости, что она мне подкидывает.

Повторюсь, но всё же скажу опять, что мне очень трудно писать это письмо, ведь пишу

фактически в неизвестность и со слабой надеждой на ответ, но она всё же есть... И

поэтому буду ждать с нетерпением твоего ответного письма.

Обнимаю вас крепко, с надеждой на лучшее будущее, всегда ваш, Алесь.

Фрося даже не заметила, как добежала до дома, открыв калитку, сразу устремилась в

кузницу, где жил Вальдемар.

Тот, как обычно в последнее время, сидел в своём любимом кресле, углубившись в

воспоминания или размышления.

Фрося зная о том, что он плохо слышит, громко поведала ему о вызове в органы и о

письме Алеся.

У старика от волнения задрожали руки и губы.

Он попросил, задыхаясь от нахлынувших чувств, прочитать ему, быстрее послание от его

любимого единственного племянника, весточку, которую уже и не ждал.

Фрося читала медленно, смакуя каждое слово, восторгаясь красивым стилем написания

письма её несравненным Алесем.

Она читала, совершенно не глядя на старика и когда дошла до конца письма, оглянулась и

увидела, как у Вальдемара перекосилось лицо, на губах выступила пена, он завалился на

бок, сползая с кресла.

Фрося закричала с воем раненного животного, сразу же уяснив всё горе происходящего.

Она подхватила безвольное тело на свои сильные руки, уложила на кровать.

Вальдемар был ещё жив.

Из перекошенного рта со свистом вырывался воздух, а в груди булькало и клокотало, но

он был без сознания.

Крайне расстроенная Фрося бегом помчалась за врачом, когда тот прибыл, и осмотрел

больного, то объявил вердикт: это тяжелейший инсульт, поразивший левую сторону и

исходя из возраста, физического состояния пациента, можно смело сказать, что жить ему

осталось считанные дни...

В один день к Фросе пришла радость и беда.

Она сидела у постели больного днями и ночами, только изредка её подменял кто-то из

детей.

Она не обращала почти внимание на хозяйство, вовсе забыла про базар, а только сидя

рядом с постелью умирающего друга, а именно им и являлся старый Вальдемар все эти

прожитые рядом годы, бережно смачивала губы, постоянно что-то ему говорила, гладя по

холодной руке.

Она его мыла и переодевала, чесала спину, что бы не было пролежней, терпеливо кормила

с ложечки, радуясь каждой капле еды попадающей в его организм.

Фрося сдерживала себя, как только могла, в его присутствии она не плакала.

Хотя в редкие часы, когда она отходила от ложа больного, давала волю слезам.

На пятый день после того, как его разбил инсульт, Вальдемар открыл глаза, а точнее,

правый глаз.

Он отыскал мутным взглядом лицо Фроси, пытаясь что-то сказать, но из перекошенных

губ срывалось только мычание.

Фрося сразу стала стараться угадать желания умирающего друга, но тот на каждый

Фросин вопрос закрывал глаз, и она вдруг догадалась, вынула из кармана кофты

зачитанное до дыр письмо от Алеся, глаз старика остался открытым.

Догадка Фроси намного облегчила общение, после этого Фрося и дети, когда сидели у

постели с пришедшим неожиданно в себя безнадёжно больным Вальдемаром, таким

образом, вели с ним беседы.

У Фроси сразу намного развязались руки, потому что дети стали почаще задерживаться у